Яковлев, Лев Алексеевич
- 1 year ago
- 0
- 0
Иван Алексеевич Яковлев ( 23 июня [ 4 июля ] 1767 , Москва , Российская империя — 6 [18] мая 1846 , там же) — отставной капитан Измайловского лейб-гвардии полка , помещик. Известен тем, что в 1812 году лично встречался с Наполеоном I в оккупированной Москве и доставил от него Александру I письмо с предложением о мире. Отец писателя Александра Герцена .
Родился 23 июня 1767 года в Москве в семье действительного статского советника (1726—1781) и его супруги княжны Натальей Борисовной (в девичестве Мещерской; 1734—1781). Происходил из старинного боярского рода Яковлевых . Его старшие братья Александр (1762—1825) и Лев (1764—1839) достигли впоследствии значительных чинов и постов обер-прокурора и сенатора, соответственно. Воспитанный французским гувернёром в доме набожной и благочестивой тётки, Иван Яковлев в шестнадцатилетнем возрасте поступил в Измайловский лейб-гвардии полк сержантом . Будучи молодым гвардейским офицером, Яковлев бывал на балах Екатерины II , где познакомился со знаменитой красавицей-авантюристкой Ольгой Александровной Жеребцовой . Той нравилось танцевать с ним, её также привлекали его обходительность и глубокий, язвительный ум. Это знакомство затем переросло в многолетнюю дружбу . Прослужив до вступления на престол императора Павла I , Яковлев вышел в отставку гвардии капитаном .
В 1801 году Иван Алексеевич Яковлев уехал за границу. Тогда же Россию покинула и Ольга Жеребцова, участница заговора против императора . Позднее они повстречались в Париже, однако в каком году состоялась эта встреча, доподлинно неизвестно . В дальнейшем Жеребцова и Яковлев время от времени вместе путешествовали по Европе. Так, переезжая из страны в страну, он прожил за границей до конца 1811 года. Вернувшись в Россию, Иван Алексеевич поселился в Москве, где Ольга Александровна его неоднократно навещала .
C собой из Европы Яковлев вывез Генриетту Вильгельмину Луизу Гааг ( нем. Henriette Wilhelmina Luisa Haag ; †1851 ), дочь мелкого чиновника, делопроизводителя в казённой палате в Штутгарте . 25 апреля 1812 года она, в возрасте шестнадцати лет, родила от Яковлева сына Александра. Поскольку родители не состояли в браке, тот получил фамилию, придуманную отцом : Герцен — «дитя сердца» (от von Herzen с нем. — «от сердца») .
Во время Отечественной войны 1812 года , 2 сентября, когда неприятельская армия начала занимать Москву, Иван Алексеевич Яковлев намеревался покинуть город, однако был захвачен и ограблен французами. Оказавшись в бедственном положении с гражданской женой и новорожденным сыном на руках, Яковлев в течение нескольких дней скитался по горящей Москве вместе со своими дворовыми людьми и сотней подмосковных крестьян, прибежавших из деревни к своему помещику. Стремясь выбраться из города, он убедился, что сделать это можно только с разрешения оккупационных властей, и обратился за паспортом к маршалу Эдуару Адольфу Мортье , исполнявшему обязанности военного губернатора Москвы. Последний не решался выдать ему паспорт без санкции Бонапарта .
Наполеон, который в тот момент искал мира с Александром I , решил сделать Яковлева своим парламентёром. Бонапарт знал Ивана Алексеевича через брата последнего, Льва, бывшего до войны посланником при Вестфальском короле . Император французов принял Яковлева в тронном зале Московского Кремля в присутствии своего секретаря Лелорнь-Д’Идевиля . После положенных приветствий между ними состоялся следующий разговор:
— Не мы жжём Москву. Я занимал почти все столицы в Европе и не истреблял их. Я сжёг в Италии один город, потому что там защищались на улицах. Возможно ли? Вы сами поджигали Москву, святую Москву, где погребены предки ваших монархов.
— Не знаю причины несчастия, — отвечал Яковлев, — но ношу на себе следы его; теперь всё моё имущество заключается только в лохмотьях, которые на мне.
Далее, в разговоре Наполеон выразил пожелание прекратить кровопролитие, требовал от России исполнения Тильзитского договора и грозил в противном случае подвергнуть Санкт-Петербург участи Москвы. Он соглашался отпустить Яковлева, но только при условии, что тот явится в столицу и доложит императору обстановку в Москве, свидетелем которой ему довелось побывать. На замечание Яковлева, что по своему чину и званию он не имеет права надеяться быть допущенным к государю, Наполеон предложил ему поискать личной встречи с Александром I на прогулке, либо добиваться её через влиятельных сановников или даже слуг императора. На это Яковлев ответил:
— Теперь я во власти вашей, но я не переставал быть подданным императора Александра и останусь им до последней капли крови. Не требуйте от меня того, чего я не должен делать, я ничего не могу обещать.
— В таком случае, — сказал Наполеон, — я напишу письмо к вашему государю; скажу, что посылал за вами и поручил вам доставить письмо.
—
На другой день Лелорнь-Д’Идевиль привёз письмо и повеление пропустить пленного из города. В сопровождении более 500 человек Яковлев вышел пешком из Москвы. К вечеру добрался до Чёрной Грязи , где был встречен на аванпостах особого «летучего» кавалерийского отряда генерал-майора барона Фердинанда Фёдоровича Винцингероде , прикрывавшего Тверской тракт в Клину . Тот отправил Яковлева в сопровождении офицера в Санкт-Петербург. Здесь его сразу привезли в дом графа Алексея Андреевича Аракчеева , где и задержали. Граф доложил о нём государю — тот отказался принимать посланца, но велел взять у него письмо Наполеона, которое было доставлено Александру 20 сентября. Около месяца Яковлев оставался в доме Аракчеева на положении арестованного: к нему никого не допускали. Наконец Аракчеев объявил, что император его освобождает и прощает то, что он взял у неприятеля пропуск, поскольку это было продиктовано обстоятельствами крайней необходимости. Кроме того, граф велел ему немедленно уехать из Санкт-Петербурга, не встречаясь ни с кем, кроме старшего брата, с которым разрешено было проститься .
Покинув Санкт-Петербург, Яковлев поселился сначала в Ярославской губернии , затем переехал в Тверскую и, наконец, через год перебрался в родной город. Здесь он зажил безвыездно и уединённо, сосредоточившись на воспитании сына. В учителя мальчику отец вначале нанял француза-эмигранта , а позднее, для подготовки к гимназии, пригласил и учителя русского языка. В доме Яковлева была богатая французская библиотека писателей XVIII века, которой юному Герцену было позволено пользоваться совершенно свободно . Яковлев прочил сыну военную карьеру, как средство выхода из «ложного положения» незаконнорожденного. Однако тот рано охладел к мечте стать офицером и избрал гражданское поприще — отец не настаивал, а лишь наставлял его:
— В жизни всего важнее esprit de conduit , важнее превыспреннего ума и всякого ученья. Везде уметь найтиться, нигде не соваться вперёд, со всеми чрезвычайная вежливость и ни с кем фамильярности.
—
Иван Алексеевич часто подавлял домашних презрением и холодной иронией, донимал их требованиями соблюдения приличий. Поэтому сына, несмотря на все хлопоты о его будущем, он официально и при посторонних всю жизнь называл не иначе, как своим воспитанником или приёмышем. Такое отношение только добавляло страданий матери Герцена, женщины добросердечной, любимой всеми в доме, но так и оставшейся на унизительном положении конкубины . Поэтому когда сын достиг подросткового возраста, то стал горячо заступаться за неё, что привело к ряду столкновений и тягостных сцен между ним и отцом .
По мнению Александра Герцена, Яковлев ни к кому не обращался с просьбами, он в то же время и сам ни для кого ничего не делал. Однако, когда в 1835 году самому Герцену грозила ссылка за организацию демократического студенческого кружка , Иван Александрович был вынужден всё же прибегнуть к помощи подруги своей молодости Жеребцовой, чтобы выручить сына. Она охотно откликнулась, попыталась задействовать свои обширные связи, однако безуспешно — молодой человек был сослан в Вятку .
В 1838 году Герцен приезжал в Москву, чтобы увезти с собой в ссылку и обвенчаться там со своей невестой Натальей Александровной Захарьиной . Та доводилась Яковлеву родной племянницей — была внебрачной дочерью его покойного брата, обер-прокурора Александра Алексеевича и жила на воспитании у их сестры княгини Марии Алексеевны Хованской. Последняя намеревалась выдать воспитанницу замуж за другого, и Герцен решил организовать с помощью друзей «похищение» невесты из дома родственников . За это ему грозила тюрьма или Сибирь в случае разоблачения. Узнав об этом поступке, Иван Алексеевич так рассердился на сына, что лишил молодую семью финансовой поддержки. Однако под влиянием Жеребцовой в конце концов сменил гнев на милость . Двумя годами позже Герцену было позволено вернуться в столицу, где он наконец познакомился с Ольгой Александровной, чему сперва противился. Однако под нажимом отца был вынужден нанести визит вежливости своей благодетельнице. Скучная, как предполагал молодой Герцен, старуха оказалась женщиной удивительной судьбы и замечательного характера. Подруга Яковлева благосклонно приняла его сына и охотно делилась воспоминаниями — Герцен стал навещать её почти каждый день .
В 1841 году Герцен вновь подвергся гонениям — Ольга Александровна снова попыталась облегчить его участь — вновь безрезультатно. Герцена перевели в Новгород . В конце концов через свою внучку Ольгу и её мужа, могущественного николаевского вельможу графа Алексея Фёдоровича Орлова , ей всё же удалось добиться возвращения молодого человека в Санкт-Петербург и разрешения выехать за границу .
Иван Алексеевич Яковлев скончался 6 мая 1846 года в возрасте 78 лет. Похоронив отца на Новодевичьем кладбище , Герцен, со всей своей семьёй и матерью , в 1847 году навсегда покинул Россию .
В «Былом и думах» Александр Иванович Герцен отзывался о своём отце, как о человеке, исключительно одарённом и образованном, который « бездну видел, слышал, помнил ». По его словам, Яковлев до конца жизни лучше владел французским языком, чем русским: « à la lettre не читал ни одной русской книги ». Будучи светским человеком, любезным и занимательным, Иван Алексеевич по молодости вёл весьма ветреную жизнь. Однако в пожилые годы, отчасти по состоянию здоровья, впал в крайнюю противоположность — всё более уединялся от окружающих, а характер его становился всё тяжелее и желчнее. Герцен пытался проанализировать причины, приведшие отца в такое замкнутое состояние, однако затруднился их точно определить:
Эпохи страстей, больших несчастий, ошибок, потерь вовсе не было в его жизни. Я никогда не мог вполне понять, откуда происходила злая насмешка и раздражение, наполнявшие его душу, его недоверчивое удаление от людей и досада, снедавшая его. Разве он унёс с собой в могилу какое-нибудь воспоминание, которого никому не доверял, или это было просто вследствие встречи двух вещей до того противоположных, как восемнадцатый век и русская жизнь, при посредстве третьей, ужасно способствующей капризному развитию, — помещичьей праздности.
—