Симфония № 27 (Мясковский)
- 1 year ago
- 0
- 0
Симфония № 26 C-dur , op. 79 — сочинение в 3-х частях на древнерусские темы Н. Я. Мясковского для оркестра тройного состава (три трубы , контрафагот , арфа ), созданное в 1948 году . Премьера состоялась в Москве 28 декабря 1948 года под управлением А. В. Гаука . Партитура впервые напечатана в 1954 году издательством « Музгиз ». Сочинение исполняется редко и не пользуется большой популярностью.
После Великой Отечественной войны Н. Я. Мясковский заинтересовался работой В. М. Беляева по расшифровке древнейших русских напевов XI—XII веков или так называемых демественных распевов . В то время композитор участвовал в конкурсе по написанию гимна РСФСР и написал несколько его вариантов. Один из них, который не был представлен на конкурсе, послужил материалом для задуманной симфонии на древнерусские темы .
Двадцать шестая симфония Мясковского сочинялась с мая по 16 июля 1948 года и оркестровалась с 13 сентября по 2 октября того же года . После премьеры произведения автор внёс в партитуру, в частности, в финал, некоторые коррективы . Михаил Сегельман приводит цитату из «Выписок Н. Я. Мясковского из своих дневников за 1906—1950-е годы»: «Парочку дней потратил на усовершенствование оригинала 26-й симфонии. Расширил переходные партии и сделал другой, более органичный конец» .
Композитор сделал переложение для фортепиано в 4 руки, которое было издано «Музгизом» в 1955 году; кроме этого П. А. Ламм сделал переложение симфонии для 2-х фортепиано в 8 рук .
А. А. Иконников писал о единственном, по сути дела черновом исполнении 26-й симфонии, состоявшемся в январе 1949 года (хотя до этого сочинение было исполнено по меньшей мере дважды), и отметил, что оно «не смогло быть исчерпывающей проверкой ее художественных достоинств» . По словам Е. Б. Долинской, современники «не услышали» и не поняли это сочинение . Михаил Сегельман отнёс опус 79 Николая Мясковского к «белым пятнам» его творчества. По мнению музыковеда, Двадцать шестая симфония, вокруг которой существовал некий заговор молчания, «в гораздо большей степени, чем Двадцать седьмая, должна рассматриваться как духовное завещание композитора» .