Новиков, Николай Иванович
- 1 year ago
- 0
- 0
Никола́й Ива́нович Ха́рджиев ( 26 июня 1903 , Каховка , Таврическая губерния — 10 июня 1996 , Амстердам ) — русский писатель , историк новейшей литературы и искусства, текстолог , коллекционер.
Родился 26 июня 1903 года в Каховке . Отец — Иван Егорович Харджиев (родом из армянской семьи) — до 1917 года был служащим банка, после революции стал работником по снабжению, работал в заповеднике Аскания-Нова , мать — Хрисиклия Мильтиадовна Янсилопуло, гречанка из города Измир . В семье было четверо детей. Среднюю школу окончил в Каховке.
В 1925 году окончил юридический факультет Одесского университета . Начал публиковаться в 1921 году, работал в газете «Моряк» корректором. Иронический портрет Харджиева в этот период, под именем Харито, фигурирует в повести К. Паустовского «Чёрное море». В Одессе подружился с Э. Багрицким , который донашивал за ним одежду. Когда поэт решился выбраться из Одессы в столицу,
жена постаралась одеть Багрицкого получше, сшила ему брюки. Но нижнего белья не было. И вот, в последний момент, когда Багрицкий должен был ехать на вокзал, он с ужасом подумал о том, что в международном вагоне нужно будет, по всей вероятности, раздеваться на ночь, а он едет без нижнего белья. Харджиев, который был с ним в это время, срочно поехал домой и привёз ему на вокзал кальсоны и нижнюю рубашку, их Багрицкий должен был надеть в поезде, вечером в уборной .
В конце 1920-х годов Харджиев переехал в Ленинград , а потом в Москву . Был близок к кругу футуристов , Ю. Тынянову , Б. Эйхенбауму и В. Шкловскому , младшим опоязовцам ( В. Тренин , Т. Гриц , М. Никитин ). В то же время познакомился с Кручёных , с которым они потом сорок лет «бесконечно ссорились и не могли расстаться друг с другом. Очень дружили» .
В 1928 году на вечере ОБЭРИУ в ленинградском Институте истории искусств познакомился с Хармсом , Введенским и Заболоцким , которые там выступали. На вечер пришёл и живший при институте Малевич . Встреча эта, по воспоминаниям Харджиева, оказала на него огромное влияние.
«На меня наибольшее влияние оказывали художники, а не поэты и филологи. Больше всего в понимании искусства я обязан Малевичу. С Татлиным я тоже очень дружил, причём скрывал это от Малевича. Они были врагами, и мне приходилось скрывать от каждого из них то, что я общаюсь с другим. К счастью, один из них жил в Москве, a другой в Ленинграде» .
В 1928 году Харджиев некоторое время жил в Кунцеве у Багрицкого, здесь он познакомился с Осипом Мандельштамом , который позже говорил, что у Харджиева «абсолютный слух на стихи». В 1930 году произошло знакомство с Анной Ахматовой . Знакомство это перешло в многолетнюю дружбу, о чём красноречиво свидетельствуют надписи на подаренных Ахматовой книгах :
Надпись на сборнике «Из шести книг» (Л., 1940):
Николаю Ивановичу Харджиеву в десятую годовщину нашей дружбы. Анна Ахматова. 29 июня 1940
Надпись на книге «Бег времени»:
Пусть эта книга будет памятником нашей тридцатипятилетней ничем не омрачённой Дружбы.
Николаю Ивановичу Харджиеву Анна Ахматова 30 октября 1965. Москва
Харджиев помогал Ахматовой в подготовке её статей об А. С. Пушкине , переводах старых корейских поэтов (ряд переводов принадлежит ему). Н. И. Харджиеву были посвящены стихотворения Ахматовой «Воронеж», «Про стихи Нарбута » (с наследием которого её познакомил Харджиев). Ответственный секретарь комиссии по литературному наследию Э. Багрицкого (1934). Член Союза писателей с 1940 года.
Восьмиметровую комнату Харджиева в Марьиной Роще (Александровский пер., 43, кв. 4) Ахматова называла «убежищем поэтов». Там бывали Пастернак , Кручёных , Нарбут , Зенкевич , Хармс , Введенский , Олейников , Малевич , Татлин , Чурилин , Суетин , Пунин , Мандельштам и многие другие. Здесь в начале июня 1941 года произошла встреча Анны Ахматовой и Марины Цветаевой .
Осенью 1941 года , во время наступления немцев на Москву, Харджиев со своим другом Трениным записался в ряды ополченцев в Союзе писателей . Ополченцев в штатской одежде отправили пешком к линии фронта. Городские ботинки быстро развалились, Харджиев шёл практически босиком, простудился и почти в беспамятстве был оставлен в глухой деревушке далеко от Москвы. Весь отряд погиб, среди погибших был и Тренин. Харджиев был награждён медалью « За оборону Москвы » .
В ноябре 1941 года эвакуировался в Алма-Ату , где работал в сценарном отделе « Мосфильма » у С. Эйзенштейна . В Алма-Ате Харджиев пробыл до декабря 1942 года .
После войны жил в двухкомнатной квартире на Кропоткинской улице (д. 17, кв. 70). Сосед Харджиева в 1960—1970-х годах, историк М. А. Давыдов (1939—2013) , оставил описание его жилища:
«Никакой „достопочтенности“. Выбеленные стены были живописно украшены узором трещин. На потолке обширные зияния — следы неравного и вечного боя с обитательницей верхней квартиры „шлюхой Ананьевой“.
Комнаты очень чистые. Никакой архивной, книжной и даже пыли веков не было и в помине. В прихожей простые деревянные книжные полки. Хозяин не любил <…> жить „в книжном шкафу“» .
В кабинете, обставленном дачной складной мебелью, у окна однотумбовый письменный стол, рядом скромный книжный шкаф с прижизненными изданиями поэтов. Над дверью — квадрат Малевича, на стенах и за стёклами шкафа — частично периодически меняющаяся экспозиция картин и рисунков — Ларионов, Гуро, Бромирский, Маяковский, Чакрыгин, Матюшин, Фонвизин, Розанова, Моргунов. У стола — «огромное кожаное кресло с широкими подлокотниками и высокой мягкой спинкой», некогда принадлежавшее отчиму второй жены Харджиева Л. В. Чаги, художнику Д. И. Митрохину . «Кто только на нём ни сидел. А. Ахматова в кимоно , Р. Якобсон , Д. Бурлюк и т. д. Прожитые годы и множество сидельцев сказались на наружности и нраве почтенного предмета мебели. Сиденье его опустилось почти до пола, а подлокотники ходили ходуном» .
«Н. И. любым житейским событиям находил художественную форму. Обычные хозяйственные вылазки в магазины давали впечатлений не меньше, чем смотрины Делакруа или Редона на выставке французского искусства в Пушкинском музее . С ним равно увлекательно было и разглядывать „живописное вещество“ картины Делакруа „Битва при Пуатье“, и выбирать сливы у сварливой торговки. А выбор и покупка выходного костюма в магазине одежды на Фрунзенской был одновременно мистерией , драмой и балетом » .
Харджиев — автор повести «Янычар» (
1933
, илл.
В. Фаворского
), биографической книги о
П. Федотове
«Судьба художника» (
1954
). Ему принадлежит множество экспериментальных и шуточных стихотворений. Член
Союза писателей
СССР
(
1940
). Писал стихи, публиковавшиеся под псевдонимом «Феофан Бука» в
самиздатском
журнале «Транспонанс»
.
Авторитетнейший специалист по истории русского литературного и живописного
авангарда
, издавший и откомментировавший сочинения
В. Маяковского
,
В. Хлебникова
,
В. Гнедова
,
О. Мандельштама
и др. В 1980-х годах высоко оценил творчество
Е. Мнацакановой
.
Младший современник как-то сказал Харджиеву: «…прав был Хармс, когда огорчался, узнав, что вы решили стать учёным. А вы художник. <…> Ведь вы столько лет делали из Моцарта Сальери и преуспели в этом». — «Ничего, зато… старик почтенный», — ответил Н. И.
…Моцартом он всегда и оставался, всю жизнь. Всё, чего Н. И. касался, превращалось в драгоценный источник «музыки жизни». Будь то стих, картина, слово, обычная житейская ситуация. А Н. И. учёный — это ведь только частица его таланта. Просто он «удостоил» быть учёным. Всех же нас он просто щедро «дарил своим бытием».
«Чага работает в оригинальном жанре. Она делает скульптуры из… бумаги. <…> В своё время она начала делать детские игрушки-самоделки для вырезания и оклеивания. Постепенно <…> стала создавать сложные композиции — подлинно декоративные скульптуры» .
Харджиеву принадлежал уникальный частный архив. Он собрал богатейшую коллекцию русского авангардного искусства, книжных изданий и документов эпохи. По словам самого Харджиева, «такого не было в Ленинской библиотеке», «такого не было в государственных собраниях» . Авторы сами дарили ему свои произведения, как другу и человеку, понимающему их творчество. Все эти бесценные ныне автографы он собирал и изучал в то время, когда ими мало кто интересовался, и сохранял в годы гонений на их авторов.
Харджиев не был просто коллекционером, он был учёным, для которого каждый автограф,
каждый документ являлся прежде всего предметом исследования и прирастал новыми вещами.
— Татьяна Горяева, директор РГАЛИ
В последние годы жизни учёного, когда коллекция стала стоить миллионы, её «разворовали в пух и прах» . В конце концов, Николай Иванович, которого считали крайне недоверчивым, стал жертвой именно своей доверчивости, положившись на помощь алчных, лишённых стыда людей — ему даже в голову не приходило, что они могут оказаться столь непорядочными. «У меня было рисунков Малевича, вероятно, несколько сот. Что от них осталось, я не знаю. <…> Книги Хлебникова с его поправками исчезли тоже. Канонические тексты» .
Первый раз жертвой ограбления, которое позже будет названо «кражей века» и «идеальным преступлением» (совершённым с гарантией невозможности преследования по закону), Николай Иванович стал в
1977 году
. «Человек, на чьей отсутствующей совести лежит ограбление старшего коллеги — шведский славист
Бенгт Янгфельдт
»
. Под предлогом материального обеспечения переезда учёного на Запад, где тот планировал заниматься научной и издательской деятельностью, Янгфельдт по дипломатическим каналам тайно вывез в
Швецию
четыре картины Казимира Малевича, принадлежавшие Харджиеву:
Разрешения на выезд Харджиев не получил, и Янгфельдт присвоил себе картины, несмотря на то, что 28 августа 1977 года Харджиев передал ему через Розмари Циглер (профессора-славистку из Вены ) письмо с требованием возвращения картин .
М. А. Давыдов вспоминал:
«Вообще Малевич приносил Н. И. несчастье. Два его визита в комнатушку Харджиева в Марьиной Роще на первом этаже завершились грабежами хозяина.
— Я иду его провожать, возвращаюсь — полная пустота, даже подушку утащили. Ну что же, утешал себя я, где появляется Малевич — там воцаряется беспредметность» .
В 1980 году одна из картин, под названием «Чёрный крест», была продана Янгфельдтом Центру Помпиду в Париже. Дождавшись истечения 25-летнего срока, после которого преступление становится неподсудным, Янгфельдт, по определению Мейлаха, занялся отмыванием украденных картин . В 2004 году стокгольмский Музей современного искусства получил в дар от Янгфельдта картину Казимира Малевича, получившую название «Супрематическая композиция: белый квадрат на чёрном фоне».
В 2004 году в статье «Кража века?» шведский славист Ларс Клеберг писал:
«Вопрос о праве владения и о месте помещения этих работ Малевича давно перестал быть вопросом частной жизни Бенгта Янгфельдта. Общественность имеет право потребовать, чтобы такая государственная организация, как Музей современного искусства, принимая в дар картину Малевича „Белый квадрат“… которая долгое время и на многих достоверных основаниях считалась украденной, доказала публично, что „даритель“ — законный — владелец этой работы; потребовать, чтобы Янгфельдт объяснил, каким образом работа номер 3 из письма Харджиева попала в Центр Помпиду в Париже и куда девались работы номер 1 и 2 из того же письма» .
Однако никакого официального ответа не последовало, а принятие картины таким крупным государственным музеем равносильно признанию дарителя законным владельцем. Картина «Супрематизм с микро-красными элементами», была переименована в «Супрематическую композицию» и в 2006 году продана базельскому Фонду-музею Байелера. О судьбе четвёртой картины до настоящего времени нет сведений. Дальнейшая судьба коллекции Харджиева ещё более драматична и запутанна.
8 ноября 1993 года , по приглашению Амстердамского университета, 90-летний Николай Иванович Харджиев и его 83-летняя жена, Лидия Васильевна Чага, уезжают из России в Голландию . О том, как был организован этот переезд на Запад, известно из писем, которые написала Л. В. Чага своей московской знакомой летом 1994 года .
Осенью 1992 года в Москве оказался профессор Института славистики Амстердамского университета Виллем Вестстейн с предложением напечатать все материалы Харджиева к юбилею Маяковского и поинтересовался, не приедет ли Николай Иванович в гости. На это Харджиев ответил, что
«по возрасту ему по гостям ездить уже поздно, а так как быт у нас труден и его печатают вечно с искажениями, то он приехал бы насовсем, отдав музеям свою коллекцию, а институту архив, и сам редактировал бы свои работы, сколько успеет» .
.
Но трудность, по его глубокому убеждению, заключалась в том, что легально вывезти архив ему не позволят. Тогда Вестстейн взялся за организацию контрабандного вывоза коллекции. Весной 1993 года он привёз к Харджиеву Кристину Гмуржинску, владелицу «Галереи Гмуржинска» ( ) в Кёльне . Эта галерея, специализирующаяся на произведениях русского авангарда, была основана в 1960-х годах матерью Кристины, которую Харджиев когда-то знал лично.
30 сентября 1993 года в Москве Кристина Гмуржинска, директор «Галереи Гмуржинска» Матиас Расторфер и профессор Института славистики Амстердамского университета Виллем Вестстейн подписывают с Харджиевым и Чагой договор о выплате им по прибытии в Амстердам 2,5 миллионов долларов. (Эта сумма должна была обеспечить жизнь супругов за рубежом.) Взамен «они выбрали 6 наиболее сохранившихся вещей с тем, что 2 из них мы им продаём, остальные 4 передаются на „вечное хранение“, то есть без права продажи, а с обязательством передать в музеи. За это обещано было гарантировать сохранную доставку архива» . Из тех же писем и последнего интервью Н. И. Харджиева известно, что не дав старикам опомниться, «доброхоты» в невероятной спешке упаковали и вынесли практически всё — «Да, да, кидали в чемоданы и быстро, быстро убегали. Причём даже эта прекрасная Гмуржинска таскала стопудовые чемоданы. Меня поразила её женская сила» .
Сначала архив и коллекция попали в специально оборудованную квартиру-сейф на Тверской улице в Москве , а затем по частям стали вывозиться за границу. Харджиев же не соглашался выезжать до тех пор, пока его не убедили в том, что архив и коллекция уже благополучно переправлены на Запад. Но, вопреки обещаниям, картин и архива в Голландии не оказалось. «Н. И. в Амстердаме, узнав, что ничего не прибыло, заболел желтухой и начал кричать: „Где мои бумаги“ и кричал всё время» .
22 февраля 1994 года в московском аэропорту Шереметьево при досмотре таможней был задержан гражданин Израиля Дмитрий Якобсон. Подозрение вызвали несколько объёмных чемоданов. Дежурный искусствовед определил, что в них находятся «рукописи поэта Велимира Хлебникова, письма Казимира Малевича, бумаги Осипа Мандельштама и Анны Ахматовой и редчайшие материалы по истории русского футуризма» . Все документы были конфискованы. Якобсон был отпущен, так как утверждал, что его только попросили перевезти чемоданы в Германию, и улетел в Дюссельдорф .
Среди конфискованных российской таможней бумаг (3,5 тысячи документов) был найден договор с Гмуржинской. Только после скандала с таможней, остатки коллекции и архива были доставлены Гмуржинской из Германии в Амстердам и были помещены Харджиевым в сейф одного из банков. При этом и Харджиев, и Чага были уверены, что Гмуржинска вернула далеко не всё . Но и из сейфа ценности продолжали исчезать. По мнению Харджиева, это было делом рук Вестстейна, у которого был доступ к сейфу:
«Но когда их получили из сейфа, то оказалось, что ряд книг уже вытащил Вестстейн… Там были творения Хлебникова, прижизненные издания с его поправками. Всё это уже у Вестстейна, конечно. Потому что я получил без этих книг» .
В Голландии супруги, не говорящие ни на одном иностранном языке, без вида на жительство, нуждающиеся в элементарном уходе, оказались в полной изоляции и финансовой зависимости от Гмуржинской. К тому же они обвинялись в нарушении российского законодательства — следственным управлением ФСБ РФ было возбуждено уголовное дело по факту покушения на контрабанду. Пожилой чете пришлось вести трудные переговоры сразу с двумя партнёрами — «Галереей Гмуржинска» и Министерством культуры РФ .
2 сентября 1994 года в Амстердаме был оформлен договор о продаже «Галерее Гмуржинска» уже всех 6 работ Казимира Малевича за ту же сумму — 2,5 млн долларов США. При этом в договор был включён пункт о возможности «продажи в будущем этих работ в признанные коллекции — музеи, частные собрания — при обязательном условии, что покупатель может оценить культурно-историческое значение приобретённых вещей» .
В обмен на прекращение уголовного дела о незаконном вывозе культурных ценностей, Министерство культуры РФ настаивало на передаче всего вывезенного архива Харджиева в посольство РФ в Нидерландах. А также призывало учёного подарить Российскому государственному архиву литературы и искусства ( РГАЛИ ) задержанную на шереметьевской таможне часть архива. В конце концов, конфискованный архив по факту уже принадлежал России и Харджиеву ничего не оставалось, как сделать этот подарок. 2 ноября 1994 года он подписывает документ о передаче архива с условием, что он будет закрытым фондом в течение 25 лет, то есть до 2019 года .
27 июля 1995 года , составляя завещание, Харджиев назначает своим наследником Бориса Абарова , ставшего опекуном престарелой пары в 1995 году.
7 ноября 1995 года погибла Лидия Чага . Харджиев остался один.
9 ноября 1995 года — для управления оставшейся частью архива и коллекции произведений искусства в Амстердаме был зарегистрирован фонд «Харджиев — Чага».
10 июня 1996 года — Николай Иванович Харджиев умер. Его многострадальная коллекция снова подверглась разграблению. Фонд поменял свою политику. Вместо записанного в Уставе положения о «сохранении коллекции как единого целого», принимается решение о продаже лучшего .
В 2004 году российские представители начинают переговоры с голландской стороной о передаче в РГАЛИ архивной части коллекции Харджиева для воссоединения двух частей архива. В 2006 году сторонами был подписан договор о проведении научного описания обеих частей и микрофильмировании всех материалов, для последующего обмена микрофильмами .
14 декабря 2011 года в Российский государственный архив литературы и искусства была возвращена из Нидерландов уникальная коллекция русского авангарда из архива Николая Ивановича Харджиева .
«Общий объём переданной в РГАЛИ голландской части архива — 1427 единиц хранения с материалами А. Кручёных, Эль Лисицкого, К. Малевича, Г. Клуциса, И. Клюна, М. Ларионова, О. Мандельштама, В. Хлебникова» .
По словам Татьяны Горяевой, директора РГАЛИ, в Москву вернулась только архивная части коллекции Харджиева — живописные произведения по-прежнему находятся в фонде .
«Мы даже не вели переговоры на предмет того, что касается живописи, — это не наша епархия, и картины из собрания Харджиева остались за рубежом в разных местах».