Казнь Марии Шотландской
- 1 year ago
- 0
- 0
«Приглашение на казнь» — роман Владимира Набокова . Публиковался в журнале « Современные записки » с 1935 по 1936 год , отдельным изданием опубликован в 1938 году в парижском эмигрантском издательстве «Дом книги» под псевдонимом В. Сирин .
Роман написан на русском языке в берлинский период жизни писателя. Впервые опубликован в парижском журнале « Современные записки » в 1935 — 1936 годах (№№ 58—60). Вышел отдельной книгой в 1938 году в парижском издательстве «Дом книги». Перевод на английский, выполненный под руководством Набокова его сыном Дмитрием, был издан в Нью-Йорке в 1959 году.
Первая публикация романа в Советском Союзе, по-видимому, относится к 1987 году. Роман был напечатан в рижском журнале «Родник» (1987, №№ 8—12, 1988, №№ 1—2) . В 1988 году роман был включён в сборник произведений Набокова, подготовленный издательством «Художественная литература».
Цинциннат Ц. — главный герой, тридцатилетний учитель , ожидающий смертного приговора за « гносеологическую гнусность», то есть «непрозрачность» для окружающих, непохожесть на них.
М-сье Пьер — палач . В ходе событий романа он изображает из себя арестанта и навязывает свою дружбу Цинциннату.
Родион — тюремщик с рыжей бородой и «красивым русским лицом». Он относится к Цинциннату в целом доброжелательно, но совершенно не понимает его.
Родриг Иванович — директор тюрьмы. Это тщеславный человек в неизменно элегантных костюмах, который периодически упрекает Цинцинната в дурном поведении.
Эммочка — двенадцатилетняя дочь директора тюрьмы. Она часто посещает камеру Цинцинната. Он связывает с нею свои надежды на побег.
Марфинька — жена Цинцинната, которая начала изменять ему с первого года их брака. Она родила от других мужчин двоих детей, которые попали в детский сад, где работал Цинциннат. Вскоре после этого он перестал следить за собой, и окружающим стала заметна его непохожесть на остальных.
Цецилия Ц. — мать Цинцинната, родившая его в очень раннем возрасте и сразу бросившая. До попадания в тюрьму он встречался с ней лишь раз, когда ему пошёл уже третий десяток. Цецилия работает акушеркой и искренне переживает за Цинцинната.
Роман Виссарионович — адвокат Цинцинната. Он часто посещает Цинцинната, но, по сути, ничего не делает для его спасения.
Цинциннат Ц. оказывается приговорённым к смертной казни за свою непохожесть на других, «непрозрачность» для них, то есть за «гносеологическую гнусность», как называет это суд . До тридцати лет ему удавалось скрывать свою подлинную натуру от окружающих. Но постоянные измены жены Марфиньки, а затем появление в детском саду, где он работал учителем, мальчика и девочки, родившихся в результате этих измен, заставляют Цинцинната потерять бдительность и перестать маскироваться. Это приводит его в тюрьму.
В романе показываются последние двадцать дней жизни Цинцинната. За этот период он пытается осмыслить свою жизнь. Он общается со своим тюремщиком Родионом и с директором тюрьмы. Также его периодически посещают адвокат и двенадцатилетняя дочка директора тюрьмы. А ещё на свидания к нему приходят его мать и жена вместе с роднёй. Кроме того, в друзья к Цинциннату под видом соседа-арестанта набивается его будущий палач. В результате этих встреч Цинциннат ещё более остро осознаёт противоречия собственной личности с современным ему обществом «прозрачных друг для дружки душ».
Перед казнью, ещё не зная её точной даты, Цинциннат пишет: «Вот тупик тутошней жизни, — и не в её тесных пределах надо было искать спасения». После казни Цинциннат, видимо, оказавшийся уже по ту сторону мира живых, уходит прочь от уничтожаемых вихрем эшафота и площади со ставшими «совсем прозрачными» зрителями.
Журнальная публикация романа и его первое книжное издание вызвали сравнительно небольшое количество отзывов в эмигрантской прессе, среди которых преобладали недоуменно-неприязненные отзывы. «Не думаю, чтобы нашлось много читателей, кому „Приглашение на казнь“ понравилось бы, кому эта вещь стала бы дорога, и, признаюсь, я не без труда дошёл до конца отрывка: уж слишком все причудливо, уж слишком трудно перестроиться, так сказать, на авторский ключ, чтобы оказаться в состоянии следить за развитием действия и хоть что-нибудь в нём уловить и понять. Утомительно, жутко, дико!» ( Георгий Адамович ) .
Исследователи находят некоторые мотивно-повествовательные переклички и отсылки к повести Виктора Гюго « Последний день приговорённого к смерти » . Так, оба произведения начинаются с одной и той же ситуации: узнику объявляют смертный приговор, после чего следуют несколько недель одиночного заключения, наполненных переживаниями и размышлениями героя. Заканчиваются оба произведения казнью персонажа: Цинциннат поднимается на эшафот, а приговорённый у Гюго слышит на лестнице шаги — последнее, что он уже может записать в своём дневнике. Вместе с тем по мнению литературоведа Н. А. Карпова данный сюжет был растиражирован романтической литературой, а потому утверждать на основании этого сугубо внешнего сходства наличие некой внутренней связи между романом Набокова и повестью Гюго было бы слишком опрометчиво. По его мнению Набоков в «Приглашении на казнь» активно пародирует так называемую «тюремную» литературу эпохи романтизма . Вместе с тем отмечается тематическая, стилистическая и идейная близость этих текстов (множество перекликающихся образов, мотивов, сюжетных деталей, стилистических фигур, совпадающий контрапункт эмоционально-интонационного движения) .
«… В основу романа (или, скорее, повести) положены автором два задания. Из них первое, характера философского и отчасти публицистического, по-видимому, преобладало в сознании автора над вторым, чисто литературным. Однако, как это нередко случается, эта первая, более предумышленная сторона произведения вышла более уязвима и более вызывает возражений, нежели вторая. В ней дана, так сказать, противо-утопия, горестно-сатирическое изображение будущего человечества, настолько уже утратившего духовные начала, настолько упадочного, что в нём едва сохранились последние остатки даже той механистической цивилизации, которая некогда (в какой-то момент, лежащий между нашей эпохой и эпохой повести) находилась в расцвете, но которая вслед за тем распалась. Строй этой будущей жизни изображён Сириным с замечательной силой и находчивостью. Но противо-утопия Сирина разделяет судьбу всех утопий и противо-утопий: ей трудно поверить. Как и ей подобные, она построена на том предположении, что ныне существующие болезни культуры развиваются вполне последовательно и прямолинейно, постепенно разрушая те остатки здоровых начал, которые в современной культуре имеются. Меж тем, исторический процесс в действительности протекает иначе. С течением времени в нём начинают действовать силы, которых сейчас мы ещё не замечаем, а также силы, которым ещё только предстоит возникнуть и которых предвидеть мы не можем. Вдобавок, силы эти вступают друг с другом в сочетания и столкновения, столь же непредвидимые. В результате, история движется не по прямой, а по кривой, заранее невычислимой. Та жизнь, которую нам показывает Сирин, может настать, а может и не настать — и, вероятно, в таких формах, какие ему мерещатся, именно не настанет. Получается то, что некогда сказал Лев Толстой о Леониде Андрееве: он пугает, а мне не страшно» ( Владислав Ходасевич ) .
«С необычайной лёгкостью затронуты глубочайшие темы и с такою лёгкостью разрешены, что поневоле не веришь этим призрачным разрешениям: логически как будто и верно, но тогда зачем ломали себе головы над этими самыми вопросами в течение тысячи лет тысячи мудрецов? Если так абсолютно и безнадёжно бездарен человеческий коллектив, то какова же цена отдельных личностей, этот самый коллектив составляющих? Если раздвоенье личности укладывается в формулу — „я“ первый, это „я“ осторожный, внимательный, „я“, у которого прекрасно действуют все задерживающие центры, а „я“ второй — зто „я“ импульсивный, смелый, следующий первому своему движению, — то стоит ли о таком „раздвоении“ и разговаривать? Последние годы Сирин стал на очень опасный путь — внешней акробатики и внутренней схематизации и упрощения» (Сергей Осокин [Вадим Андреев]) .
Отмечая насыщенность романа аллюзиями, отсылающими читателя к текстам русской и зарубежной классики, критики нередко упоминают имя Ф. Кафки и его роман «Процесс» . Удивительна и сама схожесть сюжетов: неординарная личность обрекается безликим миром на казнь .
В 1936 году на литературном вечере в Париже , где Набоков представил свой роман, Георгий Адамович прямо спросил автора, известен ли тому «Процесс» Кафки. На этот вопрос был дан отрицательный ответ, который повторялся во всех интервью, данных позднее .
В 1959 году в США выходит американское издание «Приглашения на казнь», в предисловии к которому Набоков пишет :
Рецензенты из эмигрантов были в недоумении, но книга им понравилась, и они вообразили, что разглядели в ней «кафкианский элемент», не подозревая, что я не знаю по-немецки, совершенно несведущ в современной немецкой словесности и в то время не читал еще ни французских, ни английских переводов сочинений Кафки. Какие-то стилистические сочленения между этой книгой и, допустим, моими ранними рассказами (или более поздним романом «Под знаком незаконнорожденных») несомненно существуют; но никак не между нею и «Замком» или «Процессом» <...> Эта вещь — скрипка, звучащая в пустом пространстве.
Самуил Лурье предположил, что название романа «Приглашение на казнь» восходит к третьей сцене IV акта пьесы У. Шекспира « Мера за меру » .
2009 — РАМТ , реж. Сафонов Павел Валентинович
2019 — Аппарат.Театр , реж. Родион Барышев
2020 — Казанский ТЮЗ , реж. Ильнур Гарифуллин
|
Некоторые
внешние ссылки
в этой статье
ведут на сайты, занесённые в
спам-лист
|