Графиня Да́рья Фёдоровна Фикельмо́н ( фр. de Ficquelmont , урождённая графиня Тизенга́узен , нем. Tiesenhausen ; 14 октября [ 26 октября ] 1804 , Санкт-Петербург , Российская империя — 10 апреля 1863 , Венеция [или Вена ], Австрийская империя ) — внучка фельдмаршала Кутузова , дочь Е. М. Хитрово , жена австрийского дипломата и политического деятеля К. Л. Фикельмона . Часто упоминается как Долли Фикельмон . Известна как хозяйка петербургского салона и автор обстоятельного «светского дневника», в записях которого особый интерес у пушкинистов вызывают фрагменты, касающиеся Пушкина и его жены , и подробный отчёт о дуэли и смерти Пушкина . С 1920-х годов существует предположение о том, что у Фикельмон была связь с Пушкиным. Версия имеет как сторонников, так и противников .

Биография

Ранние годы

Дочь флигель-адъютанта императора Александра I Фердинанда фон Тизенгаузена (1782—1805) и Елизаветы Михайловны , урождённой Голенищевой-Кутузовой (1783—1839). Детство вместе со старшей сестрой Екатериной провела в Ревеле у своей бабушки Е. И. Тизенгаузен. В 1811 году Елизавета Михайловна вышла замуж за генерал-майора Николая Фёдоровича Хитрово. В 1815 году Хитрово был назначен российским поверенным в делах при герцоге Тосканском и вместе с семьёй переехал во Флоренцию .

Хитрово был небогат, однако во Флоренции он вёл жизнь на широкую ногу. По свидетельству хорошо знавшего Николая Фёдоровича Ф. Г. Головкина , российский поверенный был «умён и приятен в общении», дважды в неделю, несмотря на свои расстроенные дела, он принимал у себя «весь город», его вечера всегда завершались «балом или спектаклем» . Выезжать в свет Долли начала с тринадцати или четырнадцати лет. Семья Хитрово была близка с семьёй Фердинанда III , а Долли дружила с будущей великой герцогиней Тосканской Анной-Каролиной . Круг общения юной графини Тизенгаузен в то время составляли богатые путешественники из разных стран, посещавшие столицу Тосканы, и представители русской знати, обитавшие во Флоренции, среди них — семья Д. П. Бутурлина . По воспоминаниям сына Дмитрия Петровича Михаила : «молодые графини Екатерина и Дарья (Долли) Фёдоровны Тизенгаузен только что начинали выезжать в свет и были во всём блеске красоты; но особенно поражала даже меня, десятилетнего мальчугана, пятнадцатилетняя графиня Дарья Фёдоровна» .

В начале 1817 года почти разорённый Н. Ф. Хитрово получил отставку: для сокращения расходов по дипломатическому представительству его должность ликвидировалась, а обязанности поверенного передавались русскому послу в Риме . По сообщению Головкина, Хитрово предоставлялась небольшая пенсия с тем условием, что он продолжит жить в Тоскане . Хитрово, потерявший надежду на материальную помощь от императора, нанял более скромную квартиру и, продавая своё имущество, стал рассчитываться с кредиторами. Тем не менее, его семья сохранила все свои светские связи.

19 мая 1819 года Н. Ф. Хитрово умер. Елизавета Михайловна оказалась в тяжёлом материальном положении: от мужа ей остались только долги. Однако в 1820 году вместе с Долли и Екатериной она побывала в Неаполе , а позднее совершила путешествие в Центральную Европу . Мать надеялась выдать своих дочерей замуж. Вероятно, к этому времени относится высказывание о Е. М. Хитрово Д. И. Долгорукова : «Г-жа Хитрово имеет вид серого <…> торгаша, который ездит по всем ярмаркам, чтобы за хорошую цену продать свой товар, который заключается в двух прелестных дочерях» .

Н. Раевский отмечал особое умение Хитрово завязывать дружеские отношения с представителями «самых верхов аристократии» Европы. Среди близких знакомых Елизаветы Михайловны и её дочерей — прусский король Фридрих Вильгельм III , будущий король Бельгии Леопольд Саксен-Кобургский , представители знатнейших европейских семей . Долли за удивительную у такой молодой девушки интуицию, позволявшую ей «до некоторой степени предугадывать будущее», получила от австрийской императрицы прозвище « Сивилла флорентийская» .

Замужество

В 1820 году с Долли познакомился посланник австрийского императора во Флоренции Карл Людвиг Фикельмон . 2 января 1821 года он сделал ей предложение, о чём сообщил в письме Е. И. Голенищевой-Кутузовой , бабушке Долли. Елизавета Михайловна в письме от 10 января известила о помолвке своей младшей дочери императора Александра I. Александр, находившийся в Лайбахе , поздравил Хитрово и, зная Фикельмона «с самой хорошей стороны», выразил надежду, что «этот брак будет счастливым» . Хитрово с дочерьми позднее побывала на конгрессе в Лайбахе . Канцлер Меттерних сообщал в письме своей жене, что одна из дочерей Елизаветы Михайловны (Екатерина) должна выйти за молодого дипломата из австрийского посольства в Риме, руку другой (Долли) «жаждет получить наш чрезвычайный посланник во Флоренции, очень умный и достойный человек» .

3 июня 1821 года состоялась свадьба. Разница в возрасте супругов была 27 лет. В большей или меньшей степени биографы Дарьи Фёдоровны склоняются к тому, что «это был <…> брак по рассудку, а не по любви с её стороны» . Вероятно, не последнюю роль сыграло разорение семьи . Н. Раевский же считает, что Елизавета Михайловна не «могла выдать замуж любимую дочь по расчёту» . Записи в дневнике Долли, её многолетняя переписка содержат её отзывы о муже, полные любви и уважения. На этом основании Раевский делает вывод: «Своего мужа она, несомненно, любила на протяжении всех тридцати шести лет супружеской жизни (1821—1857)» . Однако Раевский отмечает, что при чтении дневника и писем Фикельмон создаётся впечатление «душевной трещины», какого-то недовольства, которое порождало приступы грусти. Биограф Фикельмон, Н. Каухчишвили , называя это состояние «душевным диссонансом», объясняла его надвигавшимся нервным заболеванием . В то же время Л. Гроссман , а вслед за ним и некоторые исследователи считают, что Долли была несчастна .

Неаполь

Первые годы супружества Долли провела в Неаполе , где Фикельмон c марта 1821 года был дипломатическим представителем Австрии при дворе короля Обеих Сицилий Фердинанда I . Елизавета Михайловна и Екатерина переехали в Неаполь вместе с Фикельмонами. Несмотря на всю сложность положения — после подавления неаполитанской революции 1820—1821 гг. (Фикельмон принимал участие в боевых действиях) отношения между австрийцами и итальянцами были натянутыми, Дарья Фёдоровна и её мать, которая на первых порах помогала дочери войти в роль хозяйки светского салона , очень скоро освоились в неаполитанском обществе. Однако нет никаких сведений о неофициальных отношениях семьи австрийского посланника с неаполитанским двором, подобных тем, что сложились у семейства Хитрово с правителями Тосканы. В Неаполе Фикельмон вела активную светскую жизнь, однако, по словам Раевского: «среди посетителей её неаполитанского салона <…> выдающихся людей, кажется, не было» .

Дарья Фёдоровна много читала, о литературных интересах её до замужества неизвестно ничего, но в её бумагах сохранились список книг, прочитанных позднее, и выписки из них. По предположению Каухчишвили , с которым согласен и Раевский, в первые годы замужества её чтением руководил муж, под влиянием которого начали формироваться политические и философские взгляды Дарьи Фёдоровны. Вероятно, по его совету она изучает античных классиков, современные работы, посвящённые политическим и историческим вопросам, в том числе произведения Тьера и Тьерри. Читала она на немецком, английском, итальянском языках и в основном на французском .

В Неаполе в семье Фикельмонов случился разлад, едва не приведший их к разводу. Об этом упоминает в одном из своих писем Н. М. Смирнов , работавший в то время в Италии. Разлад между супругами подтверждают и письма Фикельмона к жене за 1823—1824 годы. Так, в одном из них он просит вернуться жену из Сорренто , чтобы не возбуждать ненужных толков в обществе, но тут же добавляет, что сам не верит никаким слухам. Известно, что часть посланий, относящихся к этому периоду, Дарья Фёдоровна уничтожила. Возможно, только опыт, выдержка и мудрость Фикельмона помогли супругам избежать разрыва . Вероятно, в годы пребывания в Неаполе Дарья Фёдоровна пережила сильное увлечение. Здесь она познакомилась с Фердинандом Ричардом Актоном (1801—1837), сыном Джона Актона , бывшего премьер-министра королевства Обеих Сицилий и фаворита королевы Марии Каролины . Через много лет, в знаменитой дневниковой записи о дуэли и смерти Пушкина она сопоставит горе своей матери, потерявшей друга, и своё собственное — смерти кузины и близкой подруги Адель Штакельберг и Ричарда Актона — «друга, брата моей молодости, моей счастливой и прекрасной неаполитанской молодости» . В своих поздних письмах и дневниковых записях Дарья Фёдоровна постоянно вспоминает «прекрасные неаполитанские годы» .

Первые годы брака у Фикельмонов не было детей, и Дарья Фёдоровна взяла в воспитанницы итальянскую девочку из бедной семьи по имени Магдалина. В 1825 году Магдалина была «вверена попечению» сестры Фикельмона Марии-Франсуазы-Каролины. Позднее воспитанница Фикельмонов вышла замуж за французского ювелира. В конце 1825 года в Неаполе Дарья Фёдоровна родила дочь Елизавету-Александру .

Фикельмон и Александр I

В 1823 году вместе с матерью и сестрой Екатериной Долли совершила поездку в Петербург — Елизавета Михайловна намеревалась выхлопотать себе пенсию. Ещё в 1822 году Хитрово вместе с дочерьми собиралась на конгресс в Верону , чтобы представить их императору. Однако болезнь Екатерины нарушила её планы, а Долли не захотела расставаться с матерью и сестрой .

В июне 1823 года Хитрово с дочерьми приехала в Петербург. Елизавета Михайловна известила императора об этом письмом, и он нанёс ей и дочерям неофициальный визит. Они были очень благосклонно приняты при дворе , а между императором и семейством Хитрово завязалась переписка .

Как отмечает Раевский, частный визит к Хитрово «с точки зрения придворного этикета» был неординарным поступком со стороны Александра . Долли в своём письме к мужу восторженно рассказывает о первой встрече с императором, он оставался у Хитрово два часа, сёстры просили позволить общаться с ним, как с частным лицом, и это «привело его в восхищение»: «Он повторил нам, по крайней мере раз двадцать, чтобы мы не усваивали здешних [петербургских] привычек и оставались такими, как есть — без всякой искусственности» . Долли, с ранней юности привыкшая общаться с «сильными мира сего» запросто, совершила необдуманный поступок: она ездила (вероятно, одна) в Царское Село в не подходящее для визитов время — император находился на манёврах. В нескольких письмах, адресованных ей, Александр извиняется за то, что не мог принять её, и советует быть осторожнее, чтобы не возбуждать сплетен .

По мнению Раевского, в тот период Александр I был увлечён Дарьей Фёдоровной, письма его — это не послания «любовника, но <…> влюблённого в неё человека» . Сама же она на всю жизнь сохранила восторженное отношение к императору.

Хлопоты Хитрово о пенсии увенчались успехом. Как сообщает французский генерал и дипломат Шарль де Флао , лишь на несколько дней разминувшийся с ней в Петербурге, Елизавета Михайловна получила от императора пенсию (7 тысяч рублей), возмещение за прошедшие годы и земли в Бессарабии , «которые она сможет выгодно продать» . Раевский подчёркивает, что такой подарок от императора Хитрово получила не за заслуги своего отца (которого Александр не любил), а «ради Долли» .

Петербург

По некоторым данным, уже в 1823 году Фикельмон думал о получении назначения послом в Петербург (он интересовался у бывшего в то время австрийским посланником в России Людвига Лебцельтерна , не собирается ли тот оставить свой пост). В конце 1828 года Меттерних отправил Фикельмона с дипломатическим поручением в Петербург для выяснения возможности сближения России и Австрии. Возможно, здесь сыграло свою роль и то, что жена Фикельмона была в своё время благосклонно принята при петербургском дворе . По словам Н. Каухчишвили, Фикельмон справился со своей миссией, и «почва для возможного сближения» двух империй была подготовлена. Весной 1830 года в Вене стало известно, что на посту посла в Петербурге российский император желает видеть графа Фикельмона .

Дарья Фёдоровна вместе с мужем приехала в Петербург в конце июня 1829 года . Фикельмоны жили в арендованном посольством особняке князя Салтыкова ( Дворцовая набережная , 4). Елизавета Михайловна с весны 1833 года занимала в этом же доме отдельную квартиру, вместе с ней, до своего производства во фрейлины , жила дочь Екатерина .

Дарья Фёдоровна живо интересовалась литературой и музыкой, религиозно-философскими вопросами и политикой. Её близкими друзьями были П. Вяземский , А. Тургенев , И. Козлов . Салон графини Фикельмон часто посещал Пушкин. По словам П. А. Вяземского:

Вся животрепещущая жизнь европейская и русская, политическая, литературная и общественная, имела верные отголоски в этих двух родственных [Хитрово — Фикельмон] салонов. Не нужно было читать газеты, как у афинян, которые также не нуждались в газетах, а жили, учились, мудрствовали и умственно наслаждались в портиках и на площади. Так и в этих двух салонах можно было запастись сведениями о всех вопросах дня, начиная от политической брошюры и парламентской речи французского или английского оратора и кончая романом или драматическим творением одного из любимцев той литературной эпохи. Было тут обозрение и текущих событий; была и передовая статья с суждениями своими, а иногда и осуждениями, был и лёгкий фельетон, нравоописательный и живописный. А что всего лучше, эта всемирная изустная разговорная газета издавалась по направлению и под редакцией двух любезных и милых женщин .

Через семью посла русские знакомые получали книги, запрещённые к ввозу в Россию, а некоторые письма из-за границы друзей Фикельмонов (например, А. Тургенева Вяземскому) посылались с австрийской дипломатической почтой во избежание перлюстрации . Знакомая с мировой литературой гораздо лучше, чем большинство её сверстниц, Дарья Фёдоровна, видимо, совершенно не знала литературы русской. За годы пребывания за границей она совсем забыла русский язык (возможно, что и в детстве знала его плохо). В 1830 году супругам Фикельмон давал уроки русского языка О. Сомов . Известно, однако, что в её салоне были вечера, посвящённые литературной жизни России. Об одном из таких собраний у Фикельмон пишет С. А. Бобринская мужу : «Я тебе говорила, что мадам Хитрово с дочерью Долли оказали мне честь, пригласив на литературный вечер. Был разговор только о Пушкине, о литературе и о новых произведениях» .

Лето и осень 1835 года супруги Фикельмон провели в Австрии. Они принимали в том числе участие в праздновании годовщины битвы под Кульмом . На торжества, длившиеся около месяца, прибыли государи Австрии, России и Пруссии. Расставаясь с Дарьей Фёдоровной 8 октября, императрица Александра Фёдоровна вручила ей кокарду Ордена Святой Екатерины и бриллиантовый браслет со своим портретом. Таким образом, супруга австрийского посланника становилась придворной дамой русского императорского двора .

В опубликованной в 1863 году работе Аммосова, посвящённой дуэли Пушкина, содержатся воспоминания Данзаса , его секунданта, который утверждал, что Дантес был обязан началом своих успехов в России графине Фикельмон . Согласно сообщению Данзаса, Фикельмон представила его императрице Александре Фёдоровне на одном из своих вечеров . В книге Аммосова есть неточности, однако в 1863 году была жива сестра Фикельмон Екатерина, которая, вполне вероятно, читала её. Если бы рассказ о покровительстве Дарьи Фёдоровны был недостоверным, Екатерина Тизенгаузен могла бы его опровергнуть, но не сделала этого . Вместе с тем публикатор петербургской части (1829—1837) С. Мрочковская-Балашова отмечает, что имя Геккерна в записях графини появляется не раз. В начале их знакомства Фикельмон довольно резко отозвалась о Геккерне: «здесь его считают шпионом г-на Нессельрода — такое предположение лучше всего определяет эту личность и её характер». Но вскоре тот стал постоянным посетителем салона Дарьи Фёдоровны, и она признавала, что голландский посланник «остроумен и занятен», хотя и «зол, — по крайней мере в речах» . Однако «приёмный сын» Геккерна, Дантес, упоминается только в связи с дуэлью Пушкина , при этом Фикельмон, в отличие от многих представителей светского петербургского общества, осуждает его поведение .

Вена

В мае 1838 года Дарья Фёдоровна вместе с мужем, взявшим отпуск из-за её болезни , матерью и дочерью уехала за границу, надеясь, что перемена климата и лечение помогут ей. Елизавета Михайловна простилась с дочерью и внучкой в Генуе и возвратилась в Россию. Дарья Фёдоровна в Россию больше не приезжала, хотя ещё весной 1839 года писала мужу, который работал в Петербурге, что надеется вернуться туда. 3 мая 1839 года в Петербурге внезапно умерла её мать, Фикельмон похоронил тёщу и, снова взяв отпуск по семейным делам, уехал к жене, лечившейся в то время в Экс-ле-Бен .

В 1839 году Фикельмон был вызван в Вену для временного исполнения обязанностей канцлера, после он снова вернулся в Россию и был отозван в июле 1840 года окончательно. Он получил почётный пост ( нем. Staats und Konferenzminister ), однако, судя по переписке супругов, фактически это была опала. Причины, по которым Фикельмона «держали вдали от всех дел», неизвестны .

В 1842 году при венском дворе получил аккредитацию, после пятилетнего перерыва в своей карьере, Луи Геккерн. В венском обществе он был принят холодно. Тем не менее Геккерн пригласил к себе на зимний сезон 1842—1843 годов супругов Дантес . Фикельмон записала в своём дневнике по этому поводу:

Мы не увидим госпожи Дантес , она не будет бывать в свете и в особенности у меня, так как она знает, что я смотрела бы на её мужа с отвращением .

Лишь однажды Фикельмон упоминает в письмах к сестре имя вдовы Пушкина: 17 января 1843 года Дарья Фёдоровна с неодобрением пишет, что Наталья Николаевна снова начала бывать при петербургском дворе: «… она могла бы воздержаться от этого; она стала вдовой вследствие такой ужасной трагедии, причиной которой, хотя и невинной, как-никак явилась она» .

В последний раз фамилия Геккерна (Луи) встречается в письме Фикельмон от 1850 года: он сделал графине визит в Вене. Дарья Фёдоровна «была взволнована, снова увидев эту личность», которая ей «так много напомнила» .

Революция

Последний взлёт своей карьеры Фикельмон пережил в дни революции 1848 года . Ещё в 1847 году из Венеции, где в это время находились Фикельмоны, Карл Людвиг был вызван в Вену, там он впервые за много лет получил важное назначение. Его направили в Милан, где начинались революционные выступления.

В октябре 1847 года Фикельмоны переехали в Милан, где, как отмечала Дарья Фёдоровна, они в полной мере почувствовали, какие напряжённые отношения сложились между австрийцами и местной аристократией . Пребывание в Милане вскоре стало опасным — зимой 1848 года начались вооружённые столкновения населения с австрийскими солдатами. В одной из стычек был смертельно ранен повар Фикельмонов. Дарья Фёдоровна описывает сестре трагические события :

…Чувствую себя, точно в осаждённой крепости. Я не знаю, сколько времени ещё Фикельмон должен оставаться здесь, но я буду вне себя от радости, когда мы сможем покинуть этот город. Фикельмон держится, но морально он тоже очень устал. Невозможно в подробностях рассказать о нём. Его положение таково, что любой другой на его месте оказался бы сломленным.

В начале марта 1848 года Фикельмон получил назначение на должность председателя военного совета Австрии. Супруги уехали в Венецию, оттуда Фикельмон направился в Вену, а Дарья Фёдоровна задержалась. В Венеции она узнала о революции в Австрии и о падении Меттерниха. 18 марта Фикельмон стал министром двора и иностранных дел в составе первого конституционного кабинета .

В марте в Венеции была провозглашена республика. Австрийцы также потерпели поражение в Ломбардии . Дарья Фёдоровна в Венеции дважды подвергалась аресту, революционное правительство города не было единодушно в вопросе о предоставлении свободы передвижения семье австрийского министра. Поначалу глава республики Даниэле Манин разрешил ей покинуть город, однако позже Фикельмон запретили уезжать. Через консула Великобритании Дарья Фёдоровна передала Манину письмо, в котором она цитировала его же прокламацию о гарантии неприкосновенности всем иностранцам . Из Венеции ей удалось выбраться на английском военном корабле, вызванном из Триеста . Дарья Фёдоровна с дочерью и зятем только через месяц встретились в Вене с Фикельмоном, который после отставки графа Коловрата стал председателем совета министров . В Вену Дарья Фёдоровна прибыла в апреле 1848 года, о чём писала сестре:

Мы прибыли сюда позавчера и очень счастливы тем, что соединились с Фикельмоном. У меня такое чувство, что я пережила целую баталию, но только для того, чтобы вступить в новую, из которой я, по-видимому, выйду с ещё более тяжёлыми ранами .

Обстановка всё более осложнялась. Фикельмон, умеренный политик, по сути дела, расходившийся с Меттернихом во взглядах, тем не менее не мог пользоваться популярностью. Основанием для нападок на Фикельмона было его последовательное русофильство, не последнюю роль сыграло и происхождение его жены. Дарья Фёдоровна писала сестре, что боялась даже видеться с русскими, чтобы не навредить мужу . Вскоре он был обвинён в получении взятки от русского правительства:

Посылаю тебе листовку, из которой ты увидишь, каким преследованиям я здесь подвергаюсь. Люди не боятся оскорблять благородный характер Фикельмона и предполагать, что мы оба продались России. Эта глупая история о двенадцати миллионах разглашена здесь болтуном Оболенским, и благожелательная публика, которая постоянно обвиняет Фикельмона в том, что он друг русских, подхватила эту болтовню. Письмо Д. Ф. Фикельмон Е. Ф. Тизенгаузен. 22 апреля 1848 года

2 мая 1848 года к Фикельмону явилась студенческая делегация с требованием его отставки, его дом с девяти часов вечера до двух ночи был окружён толпой народа. На следующий день Фикельмон, по словам своей жены, возмущённый бездействием властей, подал в отставку .

Фикельмоны вместе с дочерью и зятем уехали в Теплице , где жили, никуда не выезжая. Но и покинув Вену, они не чувствовали себя в безопасности. В письмах к сестре Дарья Фёдоровна сообщает о потрясении, которое вызвали вести о гибели от рук восставших комиссара Ламберга и военного министра Латура (кузена Фикельмона). Она просит сестру писать не прямо, а через Берлин, так как положение, в котором находится Фикельмон, обвинения, выдвинутые против него, «ставят в настоящее время барьер между мною и тобой» .

Последние годы

Жизнь Дарьи Фёдоровны на склоне лет была спокойной. Её радовал счастливый брак дочери, вышедшей замуж за одного из самых богатых и знатных богемских аристократов, князя Кляри-и-Альдринген , а также успехи Елизаветы-Александры при дворе. В сорок семь лет у Дарьи Фёдоровны было уже четверо внуков.

Пережитое в 1848—1849 годах сделало Фикельмон ещё более консервативной, её поздние письма полны опасений новых революционных потрясений в будущем . Раевский отмечал у Фикельмон «сильно развитое сознание необратимости исторических процессов», понимание того, что один человек не может сделать ничего против «духа своего времени» . Широкий кругозор в сочетании с интуицией и способностью логически мыслить позволяли Дарье Фёдоровне, соединяя знания о прошлом и наблюдения настоящего, предвидеть дальнейшее развитие событий . Так, она предсказала возможность двух войн, разразившихся уже после её смерти, — австро-прусской (1866) и франко-прусской (1870) .

Последние годы Фикельмоны жили либо в Вене, либо в Теплицком замке у дочери и зятя. Позднее они много времени проводили в Венеции , где в начале 1855 года вместе с зятем купили дом — нынешний .

После отставки граф Фикельмон полностью посвятил себя литературной работе и имел в ней успех. Умер он восьмидесятилетним стариком в Венеции 6 апреля 1857 года. По свидетельству П. Баранта , редактировавшего посмертное издание работ Фикельмона ( Pensées et réflexions morales et politiques du comte de Ficquelmont ministre d’Etat en Autriche. Paris , 1859), после смерти мужа Дарья Фёдоровна «переписала и собрала» для издания отдельной книгой его заметки по различным вопросам философии и политики, представлявшие зачастую карандашные наброски неразборчивым почерком .

Дарья Фёдоровна пережила мужа всего лишь на шесть лет: она скончалась 10 апреля 1863 года и была похоронена в семейном склепе князей Кляри-и-Альдринген в селении Дуби близ Теплице .

Письма графа и графини Фикельмон, адресованные Е. Тизенгаузен, были изданы в 1911 году в Париже графом Ф. де Сони.

Фикельмон и Пушкин

Знакомство Фикельмон и Пушкина состоялось осенью 1829 года . Он стал частым гостем в доме австрийского посланника, а с Дарьей Фёдоровной поэта связывали дружеские отношения. В связи с этим довольно неожиданно выглядело утверждение племянника Пушкина Льва Павлищева о том, что поэт и Дарья Фёдоровна враждовали . Однако после смерти Павлищева выяснилось, что все цитаты из писем родных, которые он приводил в доказательство неприязни, якобы существовавшей между Фикельмон и Пушкиным, сочинены им самим. Цель подлога Павлищева осталась неизвестной ; в целом его мемуары, как общепризнано, не могут считаться достоверным источником и содержат и другие фальсификации.

Существует версия, оспариваемая большей частью исследователей, что у Дарьи Фёдоровны был роман с Пушкиным. Предположение возникло после публикации в 1922 году М. Цявловским рассказа друга поэта Нащокина в записи Бартенева . Пушкин, в подтверждение своих слов, что «при необходимости можно удержаться от обморока и изнеможения, отложить их до другого времени», рассказал ему о своём романтическом свидании, назначенном одной блестящей светской дамой в своём петербургском доме. Утром хозяйка попыталась вывести Пушкина из дома, однако у выхода встретила дворецкого. По словам Нащокина, «Пушкин сжал ей крепко руку, умоляя её отложить обморок до другого времени, а теперь выпустить его как для него, так и для себя самой. Женщина преодолела себя». Имя дамы в рассказе Нащокина не было названо, однако её отождествляли с Дарьей Фёдоровной — на полях тетради сделана запись рукой, не принадлежащей Бартеневу, где названо имя Фикельмон .

Существует мнение (восходящее к первому публикатору рассказа Нащокина — М. А. Цявловскому ), что это приключение нашло отражение в « Пиковой даме »: описание ожидания Германна, тайком проникшего во дворец старой графини, в передаче Нащокина совпадает с описанием ожидания Пушкина. А пушкинист Н. Лернер обратил внимание, что Германн, покидая дом графини, думает не о крушении своих надежд, а о любовнике, посещавшем её спальню шестьдесят лет назад: «Думать <…> мог в данном случае автор, а не Германн, потрясённый „невозвратной потерей тайны, от которой ожидал обогащения“. С таким настроением не вяжутся эти мысли, полные спокойной грусти» .

Н. А. Раевский находил, что в «Пиковой даме» под видом дворца старой графини изображён дом австрийского посланника. Он побывал в особняке, впервые — в 1965 году , и попытался восстановить былое назначение комнат в нём:

На мой взгляд, сохранившаяся, по-видимому, без переделок спальня Д. Ф. Фикельмон, ныне кабинет литературы <…>, значительно больше соответствует как тексту «Пиковой дамы», так и рассказу Нащокина, записанному Бартеневым. Н. Раевский .

Доказательством правдивости рассказа Нащокина считается то обстоятельство, что друг Пушкина Соболевский , ознакомившийся с записями Бартенева, не сделал никаких замечаний по поводу истории со свиданием . Существует также запись Анненкова , сделанная им в то время, когда он собирал материалы для биографии Пушкина, со слов неизвестного (к тому времени Нащокина не было в живых): «жаркая история с женой австрийского посланника», следовательно, этот случай был известен ещё кому-то. По версии же Флоровского, источник Анненкова всё тот же Нащокин, который ранее рассказал эту историю будущему биографу поэта. Сторонники версии романа Фикельмон и Пушкина считают, что Дарья Фёдоровна была несчастлива в браке. Однако это остаётся только предположением: всё, что известно о супругах Фикельмон, свидетельствует о полном согласии между ними .

Поэт и пушкинист В. Ф. Ходасевич считал, что рассказ Нащокина заслуживает полного доверия, хотя и изложен «необыкновенно безвкусно»; если бы Пушкин и/или Нащокин выдумали эту историю как «новеллу», то едва ли они назвали бы имя Фикельмон или чьё-либо ещё — это была бы клевета на женщину и «прямая подлость», для Пушкина или его друга немыслимая.

Часть исследователей из числа тех, кто считал, что это свидание действительно состоялось, после появления публикации Цявловского относила его к первому периоду знакомства Пушкина и Фикельмон. Однако после того, как было обнаружено и опубликовано письмо поэта к Дарье Фёдоровне от 25 апреля 1830 года, эта версия считается маловероятной : «За изысканно любезными, великолепно отшлифованными фразами поэта совершенно не чувствуется интимной близости с адресаткой, будто бы имевшей место всего несколькими месяцами ранее» . Раевский, считая совершенно невероятным, что Пушкин оговорил Фикельмон, и свидание было на самом деле, относит его к осени 1832 года. После записи от 22 ноября этого года имя Пушкина на страницах дневника Фикельмон не встречается при том, что он продолжал посещать дом австрийского посланника:

Таким образом, ссоры не было, но перо графини почему-то перестало писать фамилию поэта…
Мне кажется вероятным, что именно 22 ноября 1832 года можно считать той датой, после которой произошло незабываемое для Долли Фикельмон событие .

Ходасевич также считал, что роман относился к 1831 или 1832 году, и, таким образом, Пушкин изменил жене с Фикельмон (но не позже 1833 года, когда эпизод отразился в «Пиковой даме»). Исследователь также считал «психологически любопытными» упоминания Фикельмон в письмах Пушкина Наталье Николаевне и видел в них отражение ревности супруги Пушкина .

Известно немного свидетельств современников об отношениях Пушкина и Фикельмон. 26 апреля 1830 года Вяземский пишет жене , имея в виду Дарью Фёдоровну: «Как это Пушкин не был влюблён в неё, он, который такой аристократ в любви?» А 25 июля 1833 года тот же Вяземский, описывая вечер у супруги австрийского посла, сообщает, что Пушкин ухаживал за « Крюднершей ». В связи с этим сообщением Раевский отмечает, что, если бы у Пушкина с Фикельмон «в этот момент» были отношения «дальше дружбы», он вёл бы себя у неё в гостях «сдержаннее» .

По версии Л. Гроссмана , Пушкин разыграл друга, сочинив, как это бывало, новеллу в духе Боккаччо и выдав её за действительное событие . В комментариях к главе пятой « Евгения Онегина » (Татьяна близка к обмороку, когда видит Онегина, но удерживается от него) Ю. М. Лотман , отмечая, что эпизод в поэме совпадает с рассказом Пушкина Нащокину, высказывает мнение, что если «жаркая история» имеет реальную основу, то она произошла в 1825 году , то есть гораздо ранее знакомства Пушкина с Фикельмон. Совпадение же расположения комнат дома графини из «Пиковой дамы» и особняка австрийского посольства Лотман объясняет тем, что Пушкин описал типичный барский дом XVIII века или что тут имело место объединение «события и пространства, не связанных в реальной жизни» .

Комментатор петербургской части дневника Фикельмон С. Мрочковская-Балашова отмечает, что при той дружбе, которая была между дочерью и матерью, безнадёжно влюблённой в Пушкина, совершенно невозможно, чтобы Дарья Фёдоровна вступила в связь с ним .

По предположению исследователей (Раевский, Каухчишвили), Пушкин изобразил графиню Фикельмон в « »:

…он [импровизатор] с живостью оборотился и подошёл к молодой величавой красавице, сидевшей на краю второго ряда. Она встала безо всякого смущения и со всевозможною простотою опустила в урну аристократическую ручку и вынула свёрток.
— Извольте развернуть и прочитать, — сказал ей импровизатор. Красавица развернула бумажку и прочла вслух:
— Cleopatra e i suoi amanti . .

Раевский, отмечая, что «величавая красавица», «видимо, уверенно читает по-итальянски», считал, что «на вечер импровизатора-итальянца Пушкин привёл графиню Фикельмон, так любившую Италию…» . Соглашаясь с предположением Раевского, Каухчишвили обратила внимание на то, что Фикельмон в Петербурге оказывала покровительство одному импровизатору . Пушкин мог присутствовать на его выступлении в салоне графини . По мнению Гиллельсона, Фикельмон появляется ещё раз у Пушкина в наброске «Мы проводили вечер на даче» (княгиня Д.), а её дневниковые записи помогают установить прототипы и других персонажей этого отрывка .

Дневник. История публикаций

С 1829 по 1862 годы Дарья Фёдоровна вела дневник на французском языке. До окончания Второй мировой войны он вместе с другими бумагами Фикельмонов хранился у их потомка князя Альфонса Кляри-и-Альдрингена в . В 1942 году Раевский в поисках бумаг, касавшихся Пушкина, обратился с письмом к князю и узнал от него о дневнике Дарьи Фёдоровны. После войны Раевский был арестован советскими властями и осуждён «за связь с мировой буржуазией» , объявление о находке было надолго отсрочено. Подлинник дневника (десять тетрадей) после войны поступил в филиал Государственного архива в городе Дечине .

Две тетради дневника Дарьи Фёдоровны, отразившие события её петербургского периода жизни, были изучены и описаны А. В. Флоровским . Также он опубликовал общий обзор с извлечениями из дневника графини, которые характеризовали интересы и взгляды Фикельмон, женщины образованной, культурной и свободной в своих суждениях, и ту среду, в которой она вращалась, — это петербургское общество было и обществом Пушкина . Исследователи в первую очередь сосредоточили своё внимание на записях Фикельмон, касавшихся Пушкина и его жены , причём отмечается, что наблюдения Дарьи Фёдоровны в отношении поэта «замечательны по глубине и тонкости» . А описание внешности Натальи Николаевны, сделанное Фикельмон, Раевский считал, возможно, «лучшим литературным портретом» жены Пушкина .

Полный текст дневника за 1829—1831 годы был опубликован итальянской исследовательницей Н. Каухчишвили вместе с биографическим очерком о Фикельмон . Каухчишвили обратилась к изучению на основе дневниковых записей общественно-политических взглядов Дарьи Фёдоровны и её вероятной причастности к созданию некоторых пушкинских произведений и раскрытию прототипов персонажей . В 2009 году вышел в свет перевод на русский язык дневника за 1829—1837 годы (впервые — петербургские тетради полностью; записи, сделанные в 1829 году в Вене, перед отъездом в Петербург, представлены в выдержках) .

Портреты Д. Ф. Фикельмон

Все знавшие Фикельмон в молодости восхищались её внешностью , однако Раевский в своём очерке «Фикельмоны» отмечал, что при обилии свидетельств никто тем не менее не описал её подробно, а её иконография очень бедна: «мы не знаем пока ни одного её портрета работы первоклассного художника» . По мнению Раевского, и острохарактерный рисунок Пушкина на полях черновика « Медного всадника », и акварель Уинса, выполненная в Неаполе в 1826 году, «лишь отчасти» передают облик молодой женщины . В конце 1930-х годов в Праге в частном собрании Раевский видел литографию с портрета Дарьи Фёдоровны, выполненного в то время, когда ей было около сорока пяти лет:

По общему облику похожа на мать, совсем не отличавшуюся красотой, но все черты Елизаветы Михайловны как бы исправлены и облагорожены художницей-природой. Долли Фикельмон — брюнетка с необыкновенно красивыми бархатистыми глазами. <…> Глядя на эту литографию, понимаешь, почему двадцатью годами раньше Дарья Фёдоровна считалась одной из самых красивых женщин николаевского Петербурга .

В конце 1970-х годов авторы книги «Итальянская Пушкиниана» обнаружили в Венеции у графини Сан-Марцано подписанный А. Брюлловым двойной акварельный портрет Долли Фикельмон и её сестры Екатерины, позировавших на фоне Неаполитанского залива . Позднее этот групповой портрет был передан в Государственный музей А. С. Пушкина .

В 1979 году искусствовед определила, что моделью для акварели П. Соколова (1837), изображавшей даму в жёлтом платье с письмом в руках, послужила Дарья Фёдоровна. Для атрибуции она использовала известные к тому времени портреты графини художников и Крихубера .

Поисками картин из Теплице после появления очерка И. Бочарова и Ю. Глушаковой, посетивших в Италии потомков Фикельмонов , занялись С. Островская и К. Крижова . Изучая документы архива Государственного института охраны памятников и защиты природы в Праге, они определили, что после Второй мировой войны в результате национализации Теплицкого замка его собрание художественных произведений было рассеяно по разным замкам страны. Значительная часть попала в Вельтрусы , где были обнаружены, среди прочего, портреты графа и графини, их знакомых и друзей, а также старинные фотографии.

В Вельтрусах хранился большой портрет Дарьи Фёдоровны в античном платье на фоне фантазийного пейзажа с римским Форумом и колонной Траяна , выполненный маслом по дереву назарейцем Ф. Агриколой . Предположительно, графиня позировала во время визита супругов Фикельмон в Рим в 1824 году, и, следовательно, — это самое раннее изображение Дарьи Фёдоровны. Были обнаружены также два живописных варианта портрета, известного по литографии (1840-е), приписываемые венскому художнику Й. Крихуберу . В альбоме, принадлежавшем Элизалекс и Эдмунду Клари, хранился ещё один портрет Дарьи Фёдоровны. Рисунок художника Эндера , подцвеченный акварелью, вероятно, был выполнен в Вене в 1828—1829 годах. По мнению авторов «Итальянской Пушкинианы», не очень удачный набросок. Однако этот рисунок помог научному сотруднику Третьяковской галереи Л. Певзнер атрибутировать женский профильный портрет в рабочей «Арзрумской» тетради Пушкина как изображение Фикельмон .

Семья

Дочь Елизавета-Александра-Мария-Тереза (10 ноября или 12 декабря 1825, Неаполь — 14 февраля 1878, Венеция) — крестница императрицы Елизаветы Алексеевны и императора Александра I . В честь императорской четы получила два первых имени. Марией-Терезой её назвали в честь австрийской императрицы . Домашнее имя — Элизалекс . 15 декабря 1841 года в Вене вышла замуж за князя Эдмунда Кляри-и-Альдрингена (1813—1894). В браке с ним имела троих сыновей и одну дочь. Сын — Манфред — крупный политический деятель Австро-Венгрии . Прямые потомки проживали во Франкфурте, Ганновере и Зальцбурге .

Адреса в Санкт-Петербурге

• Дом Салтыкова, Дворцовая набережная, 4 (1829—1838)

Комментарии

Примечания

Литература

• Долли Фикельмон. Дневник 1829—1837. Весь пушкинский Петербург / Публикация и комментарии С. Мрочковской-Балашовой. — М. : Минувшее, 2009. — 1008 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-902073-66-6 .

О Д. Ф. Фикельмон

• Бочаров И., Глушакова Ю. Венецианская Пушкиниана // Огонёк . — 1978. — № 7 . — С. 22—24 .
• Бочаров И., Глушакова Ю. «…Когда б имел я сто очей, то все бы сто на вас глядели» // Итальянская Пушкиниана / Рецензент В. В. Кунин . — М. : Современник, 1991. — 444 с. — 75 000 экз. — ISBN 5-270-00630-8 .
• Вацуро В. Э. , Гиллельсон М. И. , , // Пушкин в воспоминаниях современников. — 3-е изд., доп. — СПб. : Академический проект, 1998. — Т. 2. — С. 492—494.
• Гиллельсон М. И. // Временник Пушкинской комиссии, 1967—1968 / АН СССР. ОЛЯ. Пушкинская комиссия. — Л. : Наука. Ленинградское отделение, 1970. — С. 14—32.
• Гроссман Л. П. Устная новелла у Пушкина // Этюды о Пушкине. — Л. Д. Френкель. — П. , 1923.
• Измайлов Н. В. // Временник Пушкинской комиссии, 1962. — АН СССР. ОЛЯ. Пушкинская комиссия. — М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1963. — С. 32—37.
• Краваль Л. «Армида молодая» // Рисунки Пушкина как графический дневник / Редактор В. А. Кожевников. — М. : Наследие, 1997. — 536 с. — (Пушкин в XX веке, IV). — 1500 экз. — ISBN 5-201-13300-2 .
• Крижова К., Островская С. // Временник Пушкинской комиссии, 1977 / АН СССР. ОЛЯ. Пушкинская комиссия. — Л. : Наука. Ленинградское отделение, 1980. — С. 44—48.
• Ободовская, И.; Дементьев, М. После смерти Пушкина. Неизвестные письма / ред. и автор вступ. статьи Д. Д. Благой. — М. : Советская Россия, 1980. — 384 с.
• Мрочковская-Балашова С. «Нет, не возлюбленной была…» // .
• Раевский Н. А. Портреты заговорили // Избранное. — М. : Художественная литература, 1978. — С. 52—342.
• Рейсер С. // Временник Пушкинской комиссии, 1977 / АН СССР. ОЛЯ. Пушкинская комиссия. — Л. : Наука. Ленинградское отделение, 1980. — С. 36—43.
• Флоровский А. В. Пушкин на страницах дневника графини Д. Ф. Фикельмон // Slavia. — Praha, 1959. — Т. XXVIII ses. 4 .
• Женские портреты пушкинской поры. Работы П. Ф. Соколова // Искусство . — 1979. — № 6 .
• Florovskij A. Дневник графини Д. Ф. Фикельмон. Из материалов по истории русского общества тридцатых годов XIX века // Wiener slavistisches Jahrbuch. — Graz — Köln, 1959. — Т. VII . — S. 49—99.
• Clary-Aldringen A. Geschichten eines alten Österreichers / Mit einein Vorw. von Golo Mann. — 6. Aufl. — Frankfurt a.M. etc.: Ullstein, 1978. — ISBN 3-550-07474-3 .
• Comte F. de Sonis. Lettres du comte et de la comtesse de Ficquelmont à la comtesse Tiesenhausen. — Paris, 1911.
• Kauchtschwili N. Il diario di Dar’ja Fёdorovna Ficquelmont. — Milano, 1968. — 227 p.