День рождения моего лучшего друга
- 1 year ago
- 0
- 0
«Из да́чных прогу́лок Кузьмы́ Прутко́ва и его́ дру́га» — последний фельетон Фёдора Достоевского , опубликованный 10 октября 1878 года в номере 23—25 журнала « Гражданин » В. П. Мещерского . Подпись: Друг Кузьмы Пруткова .
Сменивший Достоевского на посту главного редактора газеты «Гражданин» В. Ф. Пуцыкович (1843—1909), ранее при Достоевском — секретарь редакции, неоднократно жаловался писателю в своих письмах на нехватку интересных редакционных материалов, спрашивал редакторских советов и отзывов о «Гражданине» и просил помочь Достоевского своими статьями для газеты, что нередко раздражало писателя, не желавшего отвлекаться на публицистику во время работы над романом « Братья Карамазовы » . В письме от 31 августа 1878 года Пуцыкович в очередной раз предложил Достоевскому «обновить журнал чем-нибудь своим, прислать какую-либо заметку, наставление» .
Видимо, в ответ на настойчивые уговоры Пуцыковича Достоевский прервал работу над новым романом и написал фельетон «Из дачных прогулок Кузьмы Пруткова и его друга», ставший последним газетным фельетоном в журналистской биографии писателя. Текст фельетона сопровождала редакционная аннотация В. Ф. Пуцыковича: «Во время трёхмесячного перерыва мы в своё время, в июле месяце, получили за подписью „Друга Кузьмы Пруткова“ нижеследующий фельетон, настоящий смысл которого, признаться, для нас не совсем ясен; притом же мы несколько не верим рассказанному событию, тем более что и пруда на Елагином острову, по отзыву знатоков, не оказывается. Во всяком случае, мы не совсем понимаем, что сей сон значит, но, однако, помещаем его. Ред.»
Фельетон носит подзаголовок «Тритон» и посвящён появлению некоего мифического существа в пруду Елагиного острова . Описание существа даётся с нарочито документальной точностью в стиле газетной хроники, при этом хроникёр, подвергая описываемое событие сомнению, с комичной серьёзностью пытается найти ещё более неправдоподобные объяснения случившемуся: тритон — это, может быть, Пьер Бобо (псевдоним литератора П. Д. Боборыкина ), в этом месте скрытая аллюзия уводит к более раннему фельетону Достоевского « Бобок » (1873). По другим версиям рассказчика, тритон — это великий жид лорд Биконсфилд или редактор газеты « Биржевые ведомости » В. А. Полетика .
Далее хроникёр пародийно излагает точку зрения М. Е. Салтыкова-Щедрина , что всего вероятнее, тритон этот не может быть ни кем иным, как переодетым (раздетым донага) квартальным , при этом Достоевский сатирически обыгрывает многочисленные упоминания Щедриным квартального в различных своих произведениях: « История одного города », « », « Современная идиллия » и др. Позднее, в «Записной книжке» Ф. М. Достоевского, опубликованной посмертно, было найдено ещё одно весьма язвительное высказывание о том же самом предмете: «Тема сатир Щедрина — это спрятавшийся где-то квартальный, который его подслушивает и на него доносит: а г-ну Щедрину от этого жить нельзя» .
Помимо этого следует пародийно излагаемое мнение писателя Д. Л. Мордовцева о том, что тритона привезли во времена Анны Монс из Карлсруэ вместе с карликами и шутом Балакиревым . Сделано это было «единственно чтоб понравиться <Анне Монс, из-за>, которой Пётр, как известно г-ну Мордовцеву, совершил свою великую реформу» . Здесь ирония Достоевского вызвана словами Мордовцева в его новом романе «Идеалисты и реалисты»: «Анна Монс — иноземка, дочь виноторговца — девушка, из любви к которой Пётр особенно усердно поворачивал старую Русь лицом к Западу и поворачивал так круто, что Россия доселе остаётся немножко кривошейкою» .
На чудо явился посмотреть цвет русской науки: И. М. Сеченов , Д. И. Менделеев , А. Н. Бекетов , А. М. Бутлеров . Правда, они застали лишь круги на воде, да «умножавшийся скептицизм». Позже всех явился профессор Н. П. Вагнер , при этом присутствовавшие «городовые отвечали нашему зоологу немогузнаньем» . Дамы, наиболее увлечённые диким видом голого чудовища, слышали его «нецензурные слова на чистейшем русском языке» и созерцали неведомое творение «с визгливым смехом, пряча за себя своих наиболее взросших дочерей» , при этом «водяной… крикнул им вслед несколько весьма и весьма бесцеремонных выражений» . После всего этого зрительницы «как трещотки, окружив профессора, сообщали ему лишь о телодвижениях, так что наш скромный учёный принуждён был наконец заткнуть себе пальцами уши» .
Помимо этого в коротком фельетоне Достоевский успел полемически коснуться Берлинского конгресса 1878 года, тезиса об яблоке натуральном и нарисованном из трактата Н. Г. Чернышевского « Эстетические отношения искусства к действительности », покушения В. И. Засулич на петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова .
Современный исследователь Б. М. Гаспаров, размышляя об особенностях творческого метода Достоевского-пародиста, отмечает, что Козьма Прутков издавна притягивал воображение Достоевского своей парадоксальностью, но при этом, по мнению автора, образ самого Пруткова как-то не давался писателю, он лишь ограничивался ироническими упоминаниями Пруткова. Русская литература , таким образом, оказывалась тесным образом связанной с этим вымышленным персонажем, но при этом сам Достоевский не хотел находиться в стороне от этой связи:
Из всех «писателей-читателей», пожалуй, наиболее внимателен и чуток к Козьме был Достоевский, очень точно определивший значимость его в литературной жизни: «…У нас есть Аскоченские , Чернокнижниковы … Даже сам великолепный Козьма Прутков в строгом смысле может тоже считаться представителем цельной и своеобразной партии…» В « Дневнике писателя » за 1876 год вспоминается басня «Кондуктор и тарантул» ( «верх совершенства в своем роде» ). Знаменательно, что опыты Достоевского-пародиста заканчиваются фельетоном «Из дачных прогулок Козьмы Пруткова», в котором, правда, нет прутковских «мотивов», кроме подписи, но стиль совершенно прутковский.
— Б. М. Гаспаров,