«Кысь» — единственный роман Татьяны Толстой . Действие проходит на территории Москвы после некоего катаклизма, именуемого в романе «взрывом». Этноцентрированная постапокалиптическая антиутопия пропитана иронией и сарказмом .

Роман был задуман в 1986 году после чернобыльской катастрофы . Писался 14 лет — с большими перерывами, иногда по четыре года . Толстая объясняет такой срок написания романа сложностью выработки языка, характерного для его персонажей .

После публикации в 2000 году «Кысь» вызвала ожесточённую полемику в литературной среде, став одним из немногих интеллектуальных бестселлеров современной русской литературы: только в 2002 году было продано свыше 80 тысяч экземпляров .

Сюжет

Действие романа происходит после «взрыва», в мире мутировавших растений, животных и людей. В массах прежняя культура отмерла, и только те, кто жил до взрыва (так называемые « прежние »), хранят её. Главный герой романа, Бенедикт — сын «прежней» женщины Полины Михайловны. Существенное влияние на Бенедикта имеет другой «прежний», близкий друг его матери — Никита Иванович. В романе последовательно раскрывается жизнь Бенедикта — его возвышение от простого служащего до одного из руководителей города-государства.

Образ Кыси — некоего страшного существа — проходит сквозь весь роман, периодически возникая в представлении и мыслях Бенедикта. Сама Кысь в романе не фигурирует, вероятно, являясь плодом воображения персонажей, воплощением страха перед неизвестным и непонятным, перед тёмными сторонами собственной души. В представлении героев романа Кысь невидима и обитает в дремучих северных лесах.

« Сидит она на тёмных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ысь! — а видеть её никто не может. Пойдёт человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! — а когтем главную-то жилочку нащупает и перервёт, и весь разум из человека и выйдет ».

— Татьяна Толстая . «Кысь»

Язык

Герои романа разговаривают на изменённом русском языке, изобилующем старинными словами и выражениями, заимствованиями из диалектов, с вкраплениями изобретённых автором неологизмов . Встречаются слова просторечные и грубые, хотя ненормативная лексика употребляется весьма нечасто . Слой авторской речи в романе отсутствует .

По словам автора, при создании романа её заряжал «дикой энергией» синтаксис писем Ивана Грозного , лишённый привычных современным читателям сложноподчинений и, следственно, «отвергающий причинно-следственность» . Поскольку современный городской житель не создаёт нового языка, Толстую вдохновляли воспоминания о языке няньки и кухарки, которые жили в квартире её родителей и изъяснялись на деревенском наречии. По наблюдению Толстой, малообразованным людям старшего поколения был ещё присущ архаический способ восприятия мира, народная способность к языко- и мифотворчеству .

Споры вокруг романа

В конце 1990-х годов «Кысь» неоднократно анонсировалась на страницах журнала « Знамя » (где в результате так и не появилась). На обложке первого издания «Кыси», подготовленной студией Артемия Лебедева , красовалась старинная гравюра Кремля . Публикация книги сопровождалась восторженными отзывами наподобие следующих:

• Борис Парамонов : «Толстая — давно уже знаменитость, но после выхода „Кыси“ она проснулась классиком. ⟨…⟩ Это книга о России. Энциклопедия русской жизни, как некогда говорили в таких случаях. Толстая придумала для своей России фауну и флору, историю, географию, границы и соседей, нравы и обычаи населения, песни, пляски, игры. Она создала мир. Кысь — Русь. Цепочка звуковых ассоциаций ясная: кысь — брысь — рысь — Русь. Русь — неведома зверюшка ».
• Наталья Иванова : «Толстая попыталась вместить время [создания романа], на которое выпали две эпохи — горбачевская и ельцинская — в свою книгу, — и ей это удалось: путём сгущения гиперболизации, гротеска. А кроме русской сказки, напоминает об уроках трёх великих: Рабле , Свифта и Салтыкова-Щедрина . ⟨…⟩ В свою чёрную книгу Толстая вместила печальную историю деградации общества. Моральной, интеллектуальной, духовной. Несмотря на то, что история очень невеселая, книга получилась искусная, нарядная, артистичная. Ни слова — гладкого, нейтрально-описательного. Синтаксис возбуждённый, бегучий, певучий, — всякий, кроме упорядоченно-уныло-грамматически правильного ».

Вслед за тем последовали оценки диаметрально противоположные. Некоторые рецензенты отказывались видеть в романе Толстой нечто принципиально новое, ставили ей в вину барочную избыточность стилистических приёмов и пытались свести книгу к набору заимствований из Ремизова , Замятина , Набокова , Стругацких , Рэя Брэдбери :

• Андрей Немзер : «Я не понимаю, почему мастеровитая имитация Ремизова и Замятина (хорошую прозу писали!), байки про мутантов (то Стругацкими пахнет, то средним фэнтези потянет), игра с мифологической символикой (скажи интеллектуалу „мышь“ — ассоциаций на семь вёрст станет), сорокинское смакование мерзости, банальности о связи культуры с тоталитаризмом ⟨…⟩ — почему этот коктейль из хорошо известных ингредиентов (к тому же скверно взбитый — сюжетостроение у Толстой слабое) должен одарить меня высшим знанием» .
• Дмитрий Быков : «Это „ Улитка на склоне “ для бедных, а точней для богатых. Перед нами никакой не роман, а сильно затянутый памфлет , постмодернистский экзерсис на темы всей российской литературы, с массой банальностей и с откровенной поверхностностью в качестве главной добродетели, но в эпоху Бориса Акунина и „Кысь“ привлекла к себе внимание. Именно „Кысь“, пожалуй, и обозначила яснее всего потолок Татьяны Толстой (и Толстая отлично это поняла): построить собственный художественно убедительный мир, чего императивно требует хорошая антиутопия, этот писатель не в состоянии. Силёнки не те, мир получился бумажный; если вдуматься, деревня мутантов у Толстой куда менее страшна и жалка, чем абсолютно реальная коммунальная квартира у Петрушевской ».

Ольга Славникова (« Новый мир ») писала, что книга Толстой «обладает как минимум хорошей энергетикой и блестящим языком», хотя «порой становится жаль дорогого языкового материала, пошедшего на столь прямолинейную эзопову вещь» . Она отмечала, что главный герой, как бы жалок он ни был, испытывает «совершенно искреннюю, болезненную жажду обрести смысл существования» . Александр Шаталов увидел в романе продолжение давнего интереса Толстой к юродству, причём эсхатологический сюжет предоставил ей возможность «смотреть на своих героев с восхитительным любопытством, описывая их как пресмыкающихся и радуясь чёткости и чистоте этого своего взгляда ». Василий Аксёнов признался, что не смог дочитать книгу из-за её специфичного языка: «как будто барыня пытается себе представить, как говорит простой народ» . Дмитрий Ольшанский расценил «Кысь» как «занимательнейшее чтение года» .

Анализ

Литературоведы Наум Лейдерман и Марк Липовецкий интерпретировали «Кысь» с позиций постмодерна — как окончательный разрыв Толстой с необарочной модернистской традицией . По их мнению, Толстая внушает читателям характерную для постмодерна «мысль о продуктивности забвения», «создаёт русский вариант деконструкции , переводит Деррида на звучный язык русского сказа и русской сказки» . «Кысь» не может считаться антиутопией, поскольку Толстая не преследует цель моделирования будущего, а «блистательно передаёт сегодняшний кризис языка, посткоммунистический распад иерархических отношений в культуре» . В сознании главного героя романа нет места истории, а оттого для него всё одинаково в новинку. Книги в его библиотеке сгруппированы не по смыслу и даже не по алфавиту, а по случайному созвучию заголовков. «Авторитетные мифы культуры» вовлекаются в «сказочную игру с этими мифами» . Так, частое упоминание на страницах книги мышей связано с тем, что «в античной мифологии мышь была символом забвения, и всё, к чему мышь прикасалась, исчезало из памяти» .

Английская версия

Невзирая на трудности передачи языковых пируэтов «Кыси», в 2003 году вышел английский перевод романа ( The Slynx ), выполненный Джейми Гамбрелл . Восторженная рецензия была помещена в The New York Review of Books . Рецензент журнала New Yorker охарактеризовал книгу как «завораживающий роман о будущем», где вездесущая радиоактивность перемешана с приметами советского и царского времени: эксплуатацией крепостных, обязательностью государственной службы, контролем литературной деятельности . ( The New York Times ) увидел в романе лишь набор грубоватых карикатур, лишённых подлинного «трепета прорицания» .

Награды

• 2001 — длинный список премии Национальный бестселлер : номинирована тремя номинаторами в длинный список, но в короткий список (финал премии) не вошла;
• 2001 — лауреат премии «Триумф» ;
• 2011 — .

См. также

• День опричника — другая антиутопия с отсылками к допетровским ( грозненским ) реалиям

Примечания

Ссылки

• // guelman . ru , рубрика «Слава».