«Люди, годы, жизнь» — документальный цикл Ильи Эренбурга , написанный в форме воспоминаний. Книга, в которой рассказы о наиболее значимых событиях первой половины XX века чередуются с литературными портретами деятелей отечественной и западной культуры, создана в жанре философско-субъективной мемуаристики .

Издание цикла проходило на фоне непрерывной борьбы с цензурой . К оценке мемуаров, которые в 1960 году начали публиковаться в журнале « Новый мир », были подключены эксперты отдела культуры ЦК КПСС .

После встречи автора с первым секретарём ЦК партии Никитой Хрущёвым вмешательство представителей цензуры пошло на убыль, и в 1963 году 3-я и 4-я книги цикла «Люди, годы, жизнь» вышли в издательстве « Советский писатель » .

В 2013 году цикл мемуаров Эренбурга был включён в список « 100 книг », рекомендованный Министерством образования и науки РФ школьникам для самостоятельного чтения .

Содержание

В структуре книги перемежаются путевые заметки, воспоминания о встречах с известными современниками, размышления о времени и о себе.

Так, повествуя о поездке по Германии (начало 1920-х годов), автор рассказывает о берлинском Доме искусств — небольшом кафе, в котором по пятницам собирались русские писатели. Там читали свои произведения Толстой , Ремизов , Пильняк , Маяковский , Есенин . Большое впечатление на Эренбурга произвело знакомство с «гордым и застенчивым» Юлианом Тувимом , который жил двумя страстями — «любовью к людям и трудной близостью к искусству».

Москва 1920-х годов в воспоминаниях автора — это рынки, заполняемые крестьянами, смешные вывески перед гастрономами, открывающиеся один за другим рестораны, пивные с фокстротами, русским хором и балалайками, лихачи, поджидающие загулявших седоков. В стране появились рабфаковцы — студенты, формировавшиеся в годы Гражданской войны и нэпа ; это поколение Фадеева , Светлова , Каверина «рано начало редеть».

Увидев в Париже спектакль по пьесе Чапека «Рур», Эренбург зафиксировал рождение слова « робот » и признался, что в ту пору боялся «мыслящих машин» — было опасение, что они постепенно отучат человека думать.

Много страниц книги посвящено Исааку Бабелю , на которого Эренбург смотрел «как подмастерье на мастера»; появление « Конармии », в которой герои были «словно освещены прожектором», произвело на читателей сильнейшее впечатление.

Размышляя о «душе народа», автор подмечает, что англичане стремятся к «известному отъединению», немецкий буржуа обожает научные новшества, испанцы в клубах любят смотреть на прохожих, шведы отличаются холодностью и чопорностью, а французы с удовольствием ныряют в любую толпу.

Работая корреспондентом « Известий » за рубежом, Эренбург научился писать коротко (тексты приходилось передавать по телефону или телеграфу); критики ругали его за «телеграфный стиль», а писатель считал, что сжатые фразы отвечают «духу времени».

Поездки по Советскому Союзу в 1930-х годах запомнились как «великое переселение»: орловские и пензенские крестьяне пробивались на восток; комсомольцы отправлялись на Магнитку; в эшелонах для спецпереселенцев везли в Сибирь раскулаченных , а также мелких спекулянтов с Сухаревки , сектантов и растратчиков.

К Первому съезду советских писателей автор готовился, «как девушка к первому балу». Мероприятие, продолжавшееся 15 дней, запомнилось не только овациями в адрес «инженеров человеческих душ», но и полемикой: Эренбург усомнился в полезности коллективных работ писателей; Горький ответил, что молодым авторам, не имеющим собственных тем, необходима поддержка со стороны маститых литераторов.

Из всех своих современников Эренбург более всего любил Хемингуэя , который внешне походил на представителя богемы, а по сути был трудягой; все темы мира писатель вложил в короткий список — «любовь, смерть, труд, борьба».

22 июня 1941 года семья Эренбурга была разбужена ранним звонком. Все сидели у приёмника, ждали выступления Сталина . Вместо него выступил Молотов . Это был самый длинный день в году, «и он длился долго — почти четыре года», день большого мужества и большой беды.

История создания и публикация

По свидетельству исследователя творчества Эренбурга Бориса Фрезинского , летом или в начале осени 1959 года Эренбург составил рабочий план и сделал первые наброски к будущей книге. Изначальный замысел, судя по черновикам, не содержал тем и имён, который на тот момент были «абсолютно запретными» . Тем не менее работа шла «на грани цензурных возможностей» .

Когда 1-я книга была завершена (апрель 1960), встал вопрос о публикации. Отношения между Эренбургом и главным редактором «Нового мира» не отличались особой теплотой , и Илья Григорьевич в своих мемуарах упоминал о Твардовском вскользь, безоценочно . Тем не менее свои воспоминания Эренбург решил отдать именно ему .

.

Твардовский, включив мемуары в редакционный план, отказался печатать лишь 6-ю главу, в которой речь шла о Бухарине : он на тот момент ещё не входил в число реабилитированных. Вопрос о возможности появления этой фамилии на страницах «Нового мира» мог решить только Никита Хрущёв.

В письме первому секретарю ЦК КПСС, датированном 8 мая 1960 года, Эренбург сообщил, что хотел бы упомянуть в книге о своём школьном товарище Николае Бухарине . Вскоре через референта Хрущёва был передан совет повременить с включением имени Бухарина в воспоминания . Сокращённая версия главы под названием «Мой друг Николай Бухарин» была опубликована в 1988 году (газета « Неделя ») ; полный текст обнародован в 1990 году .

Вскоре мемуарами заинтересовались и чиновники. Сначала начальник Главного управления по охране государственных и военных тайн в печати Павел Романов обратил внимание ЦК КПСС на «субъективность» воспоминаний Эренбурга . Затем сотрудники отдела культуры ЦК партии подготовили служебную записку о том, что явления общественной жизни освещаются Эренбургом «односторонне». В упрёк автору было поставлено стремление выдвинуть «на первый план советского искусства» таких литераторов, как Пастернак , Цветаева , Мандельштам . «Тенденциозность» Эренбурга, по мнению авторов записки, проявлялась и в его излишнем внимании к репрессиям .

В 1963 году с критикой мемуаров выступил и Никита Хрущёв . Стремясь спасти книгу, Эренбург обратился к лидеру государства с просьбой о личной встрече; она состоялась в августе 1963-го. Ознакомившись с некоторыми главами, Хрущёв изменил своё отношение к этим воспоминаниям .

В конце 1963-го 3-я и 4-я книги цикла «Люди, годы, жизнь» вышли в издательстве «Советский писатель». В предисловии безымянный автор обратил внимание на то, что «мемуары И. Эренбурга не дают исторически верного представления о некоторых периодах жизни советского общества», и предложил читателям «критически осмыслить» предлагаемые им воспоминания .

Критика и цензура

В историю отечественной литературы вошла полемика , начатая газетой «Известия» зимой 1963 года. 29 января издание опубликовало статью литературоведа Владимира Ермилова «Необходимость спора» , автор которой по рекомендации идеологических органов не только резко раскритиковал книгу «Люди, годы, жизнь», но и вменил в вину писателю его «молчаливое» поведение в годы репрессий .

Откликом на публикацию Ермилова стали письма от «возмущённых читателей», которые указывали Эренбургу на «его заблуждения» . В те дни в дневнике Корнея Чуковского появилась запись:

По словам историка литературы Александра Рубашкина, главный редактор «Известий» Алексей Аджубей впоследствии раскаивался из-за этой «чёрной страницы» в биографии газеты .

Кампания по дискредитации писателя и его мемуаров была продолжена цензурой. Владимир Лакшин , работавший в ту пору первым заместителем Твардовского в «Новом мире», рассказывал, что представители цензурного ведомства отказывались подписывать 5-ю книгу воспоминаний Эренбурга. Из текста, уже подготовленного к печати, удаляли целые страницы, повествующие не только о культе личности , но и о художниках — например, о Кончаловском .

Отзывы современников

Поддержка со стороны творческой интеллигенции

Публикация первых двух книг на страницах «Нового мира» (1960, № 8-10) вызвала большой резонанс — мемуары читали «как приключенческий роман» . Так, литературовед Юлиан Оксман в письме Эренбургу сообщал, что страницы, посвящённые Мейерхольду , «поразительны по художественной смелости решений показа его живого и исторического образа» . Писательница Мариэтта Шагинян после знакомства с 1-й частью призналась автору, что его книга — «это самое зрелое и самое человечное», что написано после «Хулио Хуренито» . Кинематографист Роман Кармен назвал «Люди, годы, жизнь» «гениальной исповедью сердца» .

После статьи Ермилова и критического выступления Хрущёва Эренбург получил поддержку от актрисы Алисы Коонен , предлагавшей не обращать внимания на «злые силы», искусствоведа Ариадны Эфрон , благодарившей «за бесстрашие и целеустремлённость», других представителей интеллигенции .

Александр Твардовский спустя годы вспоминал об «огромной и разнообразной» читательской почте, приходившей в «Новый мир» после публикации мемуаров. В письмах были и слова признательности, и критические замечания, и многочисленные вопросы к автору — «тот неподкупный и органический контакт пишущего с теми, для кого он пишет» .

Оценка Варлама Шаламова

В то же время писатель Варлам Шаламов , ознакомившись с 1-й книгой цикла «Люди, годы, жизнь», подготовил статью, в которой констатировал, что литературный портрет Бориса Пастернака, созданный Эренбургом, изобилует неточностями. Несогласие Шаламова было связано, в частности, с утверждением, что зарубежные ценители русской словесности не видели в Пастернаке «большого поэта» .

Кроме того, Шаламову претили разговоры о «детскости» Бориса Леонидовича — полемизируя с Эренбургом, автор « Колымских рассказов » доказывал, что Пастернак относился к числу наследников «лучших традиций русской интеллигенции» .

Дальнейшая переписка показала, что, несмотря на определённые разногласия, два литератора были всё же связаны взаимной симпатией; в 1966 году Шаламов искренне радовался тому, что в мемуарный цикл «Люди, годы, жизнь» удалось вернуть некоторые зачёркнутые ранее очерки — в частности, о Фадееве .

Оценка Анны Ахматовой

Анна Ахматова не просто внимательно читала воспоминания Эренбурга, но и выявляла неточности, содержащиеся в книге. Так, на фразу про то, что комната у неё «маленькая, строгая, голая», она отреагировала репликой: «У меня стены не пустые, и я отлично знала, кто такой Модильяни » .

Резкое неприятие Ахматовой вызвали и воспоминания Эренбурга о Цветаевой, а также портрет Пастернака, который, по мнению Анны Андреевны, из-за «слишком краткого изложения не получился» . Вместе с тем очерк о Мандельштаме, стихи которого впервые появились именно в цикле «Люди, годы, жизнь», признан ею удачным. Эти суждения, по словам литературоведа Фрезинского, были, как правило, устными, и Ахматова не раз повторяла, что несогласие с теми или иными фразами отнюдь не означает, что она «плохо относится к Илье Григорьевичу» .

Значение мемуаров

По воспоминаниям литературоведа Бенедикта Сарнова , при первом чтении книги «Люди, годы, жизнь» ключевым словом для него были «люди». Портреты современников Эренбург создавал очень точно, «одной пластической сценой» выявляя не только внешний облик своего героя, но и «самую суть рисуемого образа» .

Говоря о значении мемуаров, Сарнов отметил, что к Эренбургу, открывшему отечественной литературе имена Мандельштама и Цветаевой, дружившему с Модильяни и Пикассо , сохранят свой интерес читатели XXI века .

Журналист Ольга Кучкина , напомнив, что полной версии своей книги Эренбург так и не увидел, признаёт, что «по степени исповедальности в литературе того времени ей не было равных» .

Публицист Александр Мелихов констатировал, что Эренбург использовал свои мемуары ещё и для того, чтобы воскресить имена тех, «кому не повезло». Говоря о значении книги, Мелихов подчеркнул, что эпохальный труд «Люди, годы, жизнь» прорубил «новое окно не только в Европу, но и в наше собственное непредсказуемое прошлое» .

По мнению Дмитрия Быкова , современные читатели должны испытывать чувство вины перед Эренбургом — за нежелание вникать в его труды и за забывчивость: ведь современную литературу «в её нынешнем виде» создал именно автор мемуаров «Люди, годы, жизнь». Эренбург — писатель будущего, и в конце XXI столетия он вполне «может взять реванш», резюмирует Быков .

Первые публикации

Книга 1-я : И. Эренбург. «Люди, годы, жизнь» // Новый мир. — 1960. — № 8—10 . ; И. Эренбург. В январе 1909 года (отрывки из книги «Люди, годы, жизнь») // Литературная газета. — 1960. — № 9 апреля . ; И. Эренбург. В 1916 году (отрывки из книги «Люди, годы, жизнь») // Огонёк. — 1960. — № 19 . ; И. Эренбург. Диего Ривера (отрывки из книги «Люди, годы, жизнь»). — 1960. — № 40 .
Книга 2-я : Илья Эренбург. «Люди, годы, жизнь» // Новый мир. — 1961. ; Илья Эренбург. Воспоминания о Мейерхольде (отрывки из книги «Люди, годы, жизнь») // Театр. — 1961. — № 2 .
Книга 3-я : И. Эренбург. «Люди, годы, жизнь» // Новый мир. — 1961. — № 9—11 .
Книга 4-я : И. Эренбург. «Люди, годы, жизнь» // Новый мир. — 1962. — № 4—6 . ; 1943-й (отрывки из книги «Люди, годы, жизнь») // Литературная газета. — 1962. — № 21 августа .
Книга 5-я : И. Эренбург. «Люди, годы, жизнь» // Новый мир. — 1963. — № 1—3 . ; И. Эренбург. В южных штатах (отрывки из книги «Люди, годы, жизнь») // Юность . — 1963. — № 12 .
Книга 6-я : Илья Эренбург. Два портрета: Альберт Эйнштейн. — Фредерик Жолио Кюри (отрывки из книги «Люди, годы, жизнь» // Юность. — 1965. — № 1 .
Полный текст (7 книг) : Илья Эренбург. . — М. : Советский писатель, 1990. — ISBN 5-265-00669-9 .

Примечания