Карна и Желя ( Карна и Жля ) — гипотетические божества ^{[ источник не указан 749 дней ]} горя и плача в восточнославянской мифологии , предположительно упоминаемые в « Слове о полку Игореве »: «За нимъ кликну Карна и Жля, по скочи по Руской земли, смагу мычючи въ пламянѣ розѣ».

Первые комментаторы ( А. С. Шишков , Н. С. Тихонравов , Я. Пожарский, Д. Н. Дубенский) трактовали «Карну и Жлю» как имена половецких ханов (так, М. А. Максимович видел в «Карне и Жле» «искажение имен Кончака и Кзы, которые, по пленении Игоря на Каяле, опять кинулись разорять Русскую землю» ; в наше время эту точку зрения отстаивали такие авторы, как А. К. Югов ). Начиная с А. Ф. Вельтмана , имена Карны и Жли стало принято сближать с встречающимся в древнерусских памятниках словом «желя» — «жалоба, плач, печаль, оплакивание умерших» и с глаголом «карити» — «оплакивать», гипотетическими «карья», «карьба» — «плач по умершим», иногда и современным диалектным «карна» — «мука, скорбь» . Е. В. Барсов предложил вместо «Карна и Жля» читать «Карина и Желя» и объявил их участницами славянского погребального ритуала: Карина — «вопленица», вестница смерти, «Желя же заканчивала погребальный ритуал, разнося сетование по родным и знакомым вместе с погребальным пеплом» . Д. И. Прозоровский (вслед за С. Гедеоновым , интерпретировавшим Карну и Жлю как злых духов) видел в Карне и Жле «мифическое представление бедствий, гениев несчастья, вестников бед». В. В. Иванов и В. Н. Топоров отмечали близость имён Карны и Жли названиям обрядов «желенья и каранья», упоминаемых в cписке « Слова некоего христолюбца и ревнителя по правой вере », датируемом XVII веком .

В. Ф. Миллер трактовал Карну и Жлю (Желю) как олицетворение «нравственных понятий, которые так любил автор Слова», уподобляя их таким фигурам, как упоминаемая в том же памятнике «дева Обида» ; эту точку зрения разделяют многие более поздние исследования. По мнению , «наиболее убедительной представляется точка зрения тех исследователей», которые считают Карну и Желю «мифич[ескими] персонаж[ами]: персонификацией, олицетворением скорби по умершему» . Мифологический «статус» Карны и Жли (Жели) при этом остаётся не вполне прояснённым: некоторые авторы (например, Д. С. Лихачёв ) видят в них божества, действительно почитавшиеся славянами и входившие в славянский пантеон, другие трактуют их скорее как народно-поэтические образы ( Н. К. Гудзий , Л. А. Булаховский , Н. А. Мещерский ). Рыбаков Б. А. , хотя и относил Желю к второстепенным богиням, замечал, что «сyществование богини смеpтной печали можно возводить к значительной дpевности», поскольку «имя её встpечено в pазных славянских землях» (он, вслед за Гедеоновым, сопоставлял Желю с упоминаемым в чешских хрониках персонажем Зелу ) . Карну и Желю он называет «славянскими эринниями » .

Примечания