«Марксизм и вопросы языкознания» — работа Иосифа Сталина , которая была опубликована впервые 20 июня 1950 года в газете « Правда » (приложенные в конце «ответы» появились позже, в июле—августе) и в том же году издана массовым тиражом отдельной брошюрой .

Замысел. Дискуссия

Статья в сущности завершила дискуссию о так называемом « Новом учении о языке » Н. Я. Марра , которую проводила газета с 9 мая . Дискуссия в «Правде» началась неожиданно, в разгар последнего наступления марристов (шедшего с конца 1948 года ), которые в ходе масштабной «проработочной» кампании до сих пор одерживали верх (в том числе административными средствами, вплоть до увольнения) над всеми действительными и мнимыми оппонентами. Выступление Сталина развернуло кампанию на 180 градусов; вместо очередной волны проработок и, возможно, репрессий против оппонентов «Нового учения» сам марризм был окончательно развенчан и сошёл со сцены.

Дискуссия была задумана Сталиным именно с такой целью, после личного обращения к нему Первого секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Грузии Кандида Чарквиани . Чарквиани передал письмо помощнику Сталина Александру Поскрёбышеву 27 декабря 1949 года. Сталин отреагировал на него лишь только в начале апреля 1950 года. Он позвонил Чарквиани поздно ночью и сообщил, что поднятый им вопрос следовало бы обсудить детально. «Кого из языковедов Вы считаете наиболее подходящим для участия в нашей беседе?», — поинтересовался Сталин. «Профессора Чикобаву », — не задумываясь, ответил Чарквиани. Через несколько дней Сталин принял Чарквиани и Чикобаву на Кунцевской даче . После беседы он поручил Чикобаве остаться в Москве и написать статью, которую опубликуют в центральной прессе. Тогда же Сталин вернул Чарквиани его письмо, испещрённое красно-коричневыми пометками. Резко антимарристская статья Арнольда Чикобавы, появившаяся в «Правде» 9 мая 1950 года, открыла дискуссию по вопросам советского языкознания. В тех условиях это представляло собой сенсацию. Тем не менее подоплёка событий, в частности, то, что на страницах «Правды» с поддержкой антимарристов выступит Сталин лично, тщательно скрывалась от остальных участников. В отличие от философской дискуссии 1947 года , «дискуссии о генетике » 1948 года или «павловской» дискуссии о физиологии 1950 года, когда критическая направленность по адресу одной из сторон была предрешена , оппоненты находились примерно в равных условиях; кроме того, было беспрецедентным обсуждение научных и идеологических проблем не в закрытом режиме (с последующей публикацией отчёта), а на страницах главной газеты страны. В ходе этой дискуссии выступали не только сторонники учения ( И. И. Мещанинов , Ф. П. Филин и другие) и авторы, занимавшие компромиссную позицию (среди последних был и В. В. Виноградов ), но и последовательные противники марризма (кроме Чикобавы, также Б. А. Серебренников , Г. А. Капанцян и Л. А. Булаховский ). Причём Серебренников и Капанцян были среди уволенных с работы за свои взгляды во время недавней марристской кампании.

При написании статьи И. В. Сталин пользовался учебником русского дореволюционного лингвиста- младограмматика Д. Н. Кудрявского и консультациями Чикобавы.

Причины обращения Сталина к вопросам лингвистики до сих пор не вполне ясны. Предполагались следующие версии: явная наднациональность и «планетарность» учения Марра, не свойственная общему курсу последних сталинских лет на великодержавные ориентиры в культуре; стремление Сталина выступить теоретиком в новой области, не разработанной основоположниками марксизма (эта версия излагается, в частности, в романе А. И. Солженицына « В круге первом », хотя фактическая сторона дела передана там неточно); просто убедительность аргументов Чикобавы, благодаря которой Сталин решил выступить с элементарных позиций здравого смысла против абсурдного учения (точка зрения ряда зарубежных исследователей).

Как отмечают Семанов и Кардашов в своей работе, посвящённой Сталину, во время обучения в Тбилисской духовной семинарии он вступил в нелегальный литературный кружок, в котором, среди прочего, следили за сообщениями и дискуссиями на страницах грузинского еженедельного журнала « Квали » (Борозда) : «Страстно обсуждали они воззрения языковеда Н. Марра о несамостоятельном характере происхождения грузинского языка». Семанов и Кардашов отзываются об этом периоде жизни Сталина следующим образом: « Положения теории Марра глубоко западут в память Coco Джугашвили, но лишь полвека спустя он недвусмысленно выскажет своё отношение к ним … »

Содержание

Сначала идёт, в стиле интервью или катехизиса («вопрос — ответ») впервые опубликованная в «Правде» 20 июня основная часть: ответы некой «группе товарищей из молодёжи». Затем идут опубликованные несколько позже в той же газете, уже после завершения дискуссии, четыре «ответа» конкретным корреспондентам по поводу первой публикации (Крашенинниковой, Санжееву, Холопову и на совместное письмо Белкина и Фурера) . Ответ Крашенинниковой опубликован 4 июля, остальным — 2 августа.

Сталин начинает с оговорки « я не языковед, и, конечно, не могу полностью удовлетворить товарищей ». Касаясь философии языка, он решительно отрицает тезис Марра о языке как надстройке. Базис Сталин определяет как «экономический строй общества» (феодализм, капитализм и социализм), а надстройку — как «взгляды общества» (политические, правовые, философские, художественные, религиозные) и соответствующие им «учреждения». Базис рождает/имеет/изменяет надстройку. Тем не менее и надстройка является «активной силой» и тоже влияет на базис. Русский язык («язык Пушкина ») не изменился при переходе от феодализма через капитализм к социализму (хотя поменялось государство и культура), поэтому язык как «средство общения» вовсе не надстройка. Он «создан» не одним классом, а всем обществом в ходе истории, «усилиями сотен поколений». Помимо русского языка Сталин упоминает об украинском , белорусском , узбекском , казахском , грузинском , армянском , эстонском , латвийском , литовском , молдавским , татарском , азербайджанском , башкирском , туркменском языках советских наций. Теряя общенародный статус, язык превращается в жаргон .

Более того, язык живёт дольше, « чем любой базис », и к тому же он непосредственно связан с производством. Уничтожение языка способно внести анархию в общественную жизнь, создать « угрозу распада общества » и прекращения производства. Далее Сталин замечает, что язык существовал при первобытнообщинном строе до появления классов. Слабой стороной империй (от Кира до Карла Великого ) как « непрочных военно-административных объединений » и « конгломератов племён и народностей » было как раз отсутствие единого языка. С появлением капитализма (и « ликвидацией феодальной раздробленности ») языки народностей превращаются в национальные языки, которые « реально существуют ». При этом Сталин отвергает идею « языковых революций ».

Сталин, противопоставляя язык культуре , отмечает неразрывную связь языка с обществом и мышлением . Как « вне общества нет языка », так же и мыслям необходима « материальная языковая оболочка ». В языке Сталин выделяет « основной словарный фонд » и « грамматический строй » (морфологию и синтаксис ).

Сталин опровергает ссылки на Маркса , Энгельса и Лафарга , где есть упоминания о классовом характере языка, считая их частными случаями, а опору на них он называет « искажением позиции Маркса ». « Цитата приведена не к месту », — парирует Сталин аргументы своих оппонентов. Теория классовости языка объявлена « примитивно-анархической », схожие идеи Сталин усматривает у деятелей Бунда . Особо упоминается и критикуется « аракчеевский режим в языкознании », « не свойственный науке и людям науки » и возникший в результате последнего наступления марризма. В качестве альтернативного Сталин предлагал сравнительно-исторический метод , который, при « серьёзных недостатках » (не конкретизировалось каких), всё же « толкает к работе, к изучению языков ». Тем самым статья Сталина снимала с компаративистики тяготевшие над ней в 1920 — 1940-е годы обвинения марристов в «буржуазности» и расизме. В частности, Сталин защищает «языковое родство» славянских наций.

Оценка

Оценка работы Сталина противоречива. С одной стороны, она ясно показала бесперспективность как марризма вообще, так и попыток построить особое «марксистское языкознание», осудила «аракчеевские порядки в языкознании», насаждавшиеся марристами: тем самым это привело к значительному оздоровлению обстановки в советской лингвистике, переживавшей новую волну вненаучных проработочных кампаний, к деполитизации науки о языке. С другой стороны, она осуждала исследования семантики («злоупотребление семантикой привело Марра к идеализму» — ответ Крашенинниковой), содержала ошибочные суждения, которые лингвисты были вынуждены некоторое время воспроизводить (происхождение литературного русского языка якобы из « курско-орловского диалекта », сведение социальной вариативности языка к «жаргонам»). Одну из ошибок Сталина сам же он в сущности исправил в ответе заметившему её Г. Д. Санжееву — о том, что возникновение новых языков якобы невозможно, если праязык уже сложился как литературный (но в этом же ответе содержалась новая ошибка о «курско-орловском диалекте»).

Судьба работы. Реакция

Хотя при жизни Сталина в СССР на работу ссылались очень часто, ссылки на неё были почти обязательны, сразу после смерти автора, ещё до XX съезда КПСС , на неё почти перестали ссылаться в советской научной литературе . В 2000-е годы она была переиздана в России с комментариями в сборнике «Сумерки лингвистики» и в качестве приложения к трудам Марра.

Работа Сталина была переведена на английский, немецкий (1951), японский и другие языки, в том числе языки народов СССР , и изучалась многими лингвистами, в основном испытавшими влияние марксизма, но не только. Сочувственно отзывались о развенчании марризма многие нейтральные к политике зарубежные учёные, в частности, Жозеф Вандриес . Ноам Хомский нашёл её «совершенно разумной, но без каких бы то ни было блестящих открытий» ( англ. perfectly reasonable but quite inilluminating , в переводе В. М. Алпатова — «полностью лишённым объяснительной силы»). С марксистской точки зрения её критиковал японский лингвист и философ Цутому Миура .

Советский лингвист Пётр Кузнецов писал в 1966 г. :

Филолог Михаил Эпштейн положительно оценивает эту работу Сталина :

В культуре

Участие Сталина в обсуждении вопросов языкознания нашло отражение в известной сатирической песне Юза Алешковского 1959 года :

Товарищ Сталин, вы большой учёный —
В языкознаньи знаете вы толк,
А я простой советский заключённый,
И мне товарищ — серый брянский волк.

См. также

• Библиография Сталина

Примечания

Литература

На русском языке

На других языках

Ссылки

• Сталин И. В. .
• Назаров И. А. .