Тюльпаны начала XVII века. Чёрно-белый оттиск и две вручную раскрашенные копии одной и той же гравюры из Hortus Eystettensis Басилиуса Беслера (второе издание, Нюрнберг , 1615). Слева направо: розовый тюльпан Клузиуса , зеленоцветковый , двуцветный красно-жёлтый ( «дюк» ), одноцветный жёлтый, пестролепестный красно-жёлтый ( «бизарр» ). Относительно достоверны лишь текстовые описания на латыни, но не воспроизведение цветов

Тюльпанома́ния ( нидерл. tulpenmanie , также tulpomanie, tulpenwoede, tulpengekte, bollengekte, bollenrazernij ) — кратковременный всплеск ажиотажного спроса на луковицы тюльпанов в Нидерландах в 1636—1637 годы. Цены на тюльпаны редких пестролепестных сортов достигли тысячи гульденов за луковицу ещё в 1620-е годы, но вплоть до середины 1630-х годов такие луковицы перепродавались в узком кругу цветоводов и состоятельных знатоков. Летом 1636 года в доходную фьючерсную торговлю тюльпанами включились непрофессиональные спекулянты. За полгода ажиотажных торгов цены на луковицы редких сортов многократно выросли, а в ноябре 1636 года начался спекулятивный рост цен и на простые, доступные сорта. В феврале 1637 года перегретый рынок рухнул, начались многолетние тяжбы между продавцами и покупателями ничем не обеспеченных тюльпановых контрактов. В кругу участников тюльпаномании возник кризис доверия, в обществе надолго установилась атмосфера неприятия азартных биржевых игр. Современники-моралисты единодушно осудили тюльпаноманию как крайнее проявление ничем не сдерживаемого стяжательства.

Уже в 1650-е годы предание о разгуле тюльпановых спекуляций превратилось в миф, имеющий мало общего с историей. В традиционной версии событий Иоганна Бекмана (1790-е годы), основанной на полемических « » (1637), тюльпаномания — первый в истории Нового времени биржевой пузырь . В популярном изложении Чарльза Маккея (« Наиболее распространённые заблуждения и безумства толпы », 1841), некритически воспринятом экономистами XX века, тюльпаномания — полномасштабный экономический кризис , который надолго подорвал экономику Нидерландов. Историки и экономисты начала XXI века опровергли это мнение: крах тюльпаномании не замедлил экономического роста Нидерландов , страна «кризиса» не заметила, тюльпановый промысел продолжил развитие и со временем стал важной отраслью национальной экономики. В науке сосуществуют различные объяснения произошедшего; восстановить действительные причины, размах и последствия тюльпаномании непротиворечивым образом невозможно из-за скудности и неполноты подлинных исторических свидетельств. Исследователи сходятся лишь в том, что зимой 1636—1637 годов в Голландии произошло нечто чрезвычайное, не имевшее до того аналогов в истории .

Первые тюльпаны Голландии

В середине XVI века тюльпан, культивировавшийся до того в Иране и в Османской империи , проник в Западную Европу. Весной 1559 года в Аугсбурге зацвёл первый достоверно известный в западноевропейской истории тюльпан ; в 1562 году купцы впервые привезли луковицы тюльпана в Антверпен . Благодаря трудам и авторитету Карла Клузиуса с новинкой познакомились европейские монархи; тюльпан надолго стал любимым цветком французской и германской аристократии . К концу века его выращивали во всей Центральной и Северной Европе — от Флоренции и Болоньи на юге до Англии и южных областей Швеции на севере . Наилучшие условия для этой культуры сложились в бассейне Рейна : на востоке Франции, на северо-западе Германии и в Нидерландах ; особенно хорошо подошли тюльпанам лёгкие приморские почвы Южной Голландии — чересполосица песчаных дюн и торфяников между Лейденом и Харлемом . В этом «плавильном котле» в ходе вековой гибридизации примерно четырнадцати природных видов и неизвестного множества турецких сортов сложился новый, рукотворный вид тюльпана — тюльпан Геснера , или просто садовый тюльпан .

В конце XVI века центр тюльпанового промысла базировался на северо-востоке Франции; луковицы из французских садов охотно покупали состоятельные клиенты из Англии, Нидерландов и германских княжеств . Именно во Франции состоялся первый в европейской истории ажиотажный рост цен на тюльпаны , о котором сохранились лишь анекдотические свидетельства: в 1608 году мельник обменял свою мельницу на единственную луковицу; женихи считали такие луковицы завидным приданым и так далее. Голландцы же всерьёз заинтересовались тюльпанами лишь в начале XVII века — раньше итальянцев , но намного позже немцев и французов . Вероятно, причиной тому была Нидерландская революция , в ходе которой была обескровлена национальная аристократия. Золотой век Голландии уже наступил, но голландское купечество ещё было занято первоначальным накоплением капитала . Страна богатела, однако действительно богатых людей, способных и готовых оплачивать дорогое увлечение, было совсем немного . Сообщества голландских цветоводов-любителей ( нидерл. liefhebbers ) и спекулянтов луковицами ( нидерл. bloemisten ) ещё не сложились; на их месте действовали разрозненные, разделённые классовыми барьерами и не доверявшие друг другу группы людей . Высший круг образовывали немногочисленные богатые знатоки во главе с переехавшим в Лейден Клузиусом. Намного ниже по социальной лестнице стояли садовники и аптекари; Клузиус и люди его круга презирали первых за невежество, а последних за шарлатанство и незаконную торговлю спиртным . Ещё ниже стояли странствующие хищники- ризото́ми , прочёсывавшие в поиске редких луковиц сады Франции . Сады самого Клузиуса в Вене, Франкфурте и Лейдене неоднократно грабили ; впрочем, в старости и он не стеснялся пользоваться «услугами» ризотоми .

Харлем в 1656 году (север — слева). Справа (к югу) от городской стены — сосредоточение мелких тюльпановых ферм и начало шоссе Вагенвег

К началу XVII века «невежественные» голландские садовники освоили агротехнику тюльпанов; во втором десятилетии XVII века выращивание тюльпанов и торговля их луковицами превратились в полноценный доходный промысел . Старейшие тюльпановые фермы расположились вдоль шоссе Вагенвег близ Харлема , вслед за Харлемом тюльпаны начали выращивать в Алкмаре , Делфте , Гауде , Роттердаме , Утрехте и Хорне . В 1610 году голландцы начали экспорт редких луковиц в южные Нидерланды, германские княжества и Францию , где в 1610—1615 годах бытовала мода на украшение дамских декольте живыми тюльпанами . Самый успешный из цветоводов того времени, друг Клузиуса , держал выгодную торговлю на франкфуртской ярмарке ; его покровитель Рудольф II не только закупал луковицы, но и профинансировал Свеерта . Германские аристократы платили щедро, но нестабильно — из-за регулярно вспыхивавших войн и восстаний . По той же причине в Нидерланды ежегодно переселялись тысячи беженцев всех классов , и среди них — состоятельные ценители тюльпанов из перешедшей под власть католиков Фландрии . С ними в страну попали драгоценные луковицы фландрской и французской селекции, служившие иммигрантам надёжными « дорожными чеками » . Количество и разнообразие культивируемых растений возросло; в течение 1620-х годов тюльпан превратился из редкости, бывшей по карману лишь узкому кругу, в дорогой, но всё же доступный голландцу среднего достатка, ходовой товар . Ранее цветоводы-любители обменивались луковицами, в 1620-е годы они начали их покупать . C завершением и началом «золотого двадцатилетия» (1620-е и 1630-е годы ) в стране возник устойчивый внутренний рынок тюльпанов .

Тюльпаны простых, распространённых сортов были относительно недороги: две сотни луковиц, отправленные в подарок турецкому султану в 1612 году, оценивались всего в 57 гульденов . Наибольшую же прибыль приносили новейшие, ещё не успевшие размножиться сорта, поэтому садовники занялись гибридизацией и селекцией тюльпанов, а торговцы — продвижением новинок состоятельным клиентам. Древнейшие из сохранившихся до нашего времени сортов голландской селекции, ' Duc van Thol ' и ' ', появились в 1595 и в 1620 году и быстро распространились по Европе (за рубежом их имена неизбежно исказились: 'Lac van Rijn' во Франции назвали 'Lacq Verein', а 'Otto de Man' в Италии превратился в 'Otto d’Amante' ). Тюльпаны начала XVII века — простые двуцветные с жёлтым («дюки», нидерл. Duc ) или белым («лаки», нидерл. Lac ) цветом донца цветка и каймы лепестков — вскоре вышли из моды. Место ранних, низкорослых сортов с тонким ароматом, восходивших к тюльпану Шренка , заняли крупные, не встречающиеся в дикой природе, лишённые запаха гибриды . Знатоки сожалели об утраченном аромате, а иезуит рассуждал о том, что если бы природа наградила тюльпаны не только красотой, но и ароматом, то люди окончательно потеряли бы рассудок .

Открытие пестролепестных сортов

Пестролепестные тюльпаны 1630-х годов. Слева — 'Semper Augustus' (лист из собрания , предположительно 1630-е годы). Характерная для сортов XVII века остроконечная форма лепестков была впоследствии безвозвратно утрачена; уже в XVIII веке доминировали сорта с округлыми лепестками

В 1580 году Клузиус впервые наблюдал явление вирусной пестролепестности тюльпанов . Каждый год одна или две луковицы из сотни «перерождались»: цвета их лепестков, до того обычные двуцветные (с белым или жёлтым донцем и тёмно-красными или пурпурными лепестками) смешивались в причудливом рисунке. Одни такие растения оказывались нежизнеспособными, другие принимали уродливые формы, но самые крепкие порождали цветки невиданной по понятиям того времени красоты . При размножении таких тюльпанов семенами потомство вырастало обычным, двуцветным; пестролепестность воспроизводилась только при вегетативном размножении . Луковица здорового садового тюльпана ежегодно закладывает три-четыре дочерние луковицы; в хороших условиях популяция тюльпанов каждый год утраивается. Ослабленные вирусами пестролепестные тюльпаны размножались намного медленнее , и потому долго оставались желанной и недоступной для большинства редкостью.

Цветоводы, пытаясь разгадать причины пестролепестности, поставили массу опытов; некоторые даже пытались прививать вместе луковицы красных и белых тюльпанов, рассчитывая получить красно-белые « химеры » . В 1928 году именно таким способом доказала, что пестролепестность передаётся с соком больных растений , но опыты XVII века закончились неудачей. Механизм передачи пестролепестности остался тайной; было ясно лишь то, что её проявление можно ускорить, высаживая пёстрые тюльпаны рядом с простыми . Главным же способом создания новых пестролепестных форм была закладка всё бо́льших и бо́льших полей простых тюльпанов- бридеров в расчёте на случайное «перерождение» и немалый доход. Цветоводство превратилось в азартную игру, начать которую мог каждый, имевший клочок земли и несколько обычных, недорогих луковиц. К 1633 году в Нидерландах вывели около полутысячи форм тюльпанов . Номенклатура пестролепестных сортов развивалась быстро и беспорядочно; с лёгкой руки кеннемерландского старосты самые изысканные пёстрые тюльпаны стали именовать «адмиралами», с присовокуплением фамилии селекционера или продавца («Адмирал Лифкенс», «Адмирал ван Энкхёйзен» и т. п., всего около пятидесяти форм) и «генералами» . Когда эти имена приелись публике, их сменили «генералиссимусы», «генералы генералов» и «адмиралы адмиралов» . Автор « » писал: «Если у тебя уродился пёстрый тюльпан, покажи его знатоку, и о твоём тюльпане заговорят. Всякий захочет увидеть его. Всякий выскажет что-то своё: один сравнит его с одним сортом, другой с другим. Если он окажется похож на „Адмирала“ — назови его „Генералом“, или любым именем, которое сочтёшь удачным, да поставь друзьям бутылку вина, чтобы они не забывали поговорить о твоём цветке…» .

Самым же известным пестролепестным сортом, олицетворением тюльпаномании, стал красно-белый ' ' (« Август навсегда » ). Несмотря на множество живописных изображений и исторических анекдотов, восходящих к книге Бекмана, история этого сорта известна лишь фрагментарно . Согласно хронике , первый 'Semper Augustus' был выведен во Франции; в 1614 году владелец продал его за бесценок в Голландию . Десять лет спустя в Голландии было уже около дюжины луковиц 'Semper Augustus'; все они принадлежали некоему неназываемому по имени знатоку-любителю (возможно, им был великий пенсионарий ). В 1623 году ему предлагали двадцать тысяч гульденов за десяток луковиц, в 1624 году — три тысячи гульденов за одну; всякий раз владелец отказывался . Существуют свидетельства того, что в 1625 году за луковицу 'Semper Augustus' просили 1200 гульденов, но нет никакой уверенности, что такие деньги действительно могли быть уплачены . В единственной достоверно известной сделке одна взрослая луковица с двумя дочерними была продана за тысячу гульденов . Поиски 'Semper Augustus' на его предполагаемой родине закончились безуспешно, ни один из сортов-парагонов голландской селекции не сумел потеснить оригинал .

Игроки

Тюльпан сорта 'Switser' («швейцарец», названный так по сходству с цветами одежд швейцарской гвардии ). Страница из вручную иллюстрированного альбома 1630-х годов

Тысяча гульденов , которую якобы предлагали в 1620-е годы за одну луковицу, составляла 10,28 кг серебра или 856 г золота . Доход квалифицированного ремесленника тогда не превышал трёхсот гульденов в год; Якобу ван Сваненбургу , первому учителю Рембрандта , чтобы заработать один гульден, нужно было нарисовать три живописных изображения тюльпанов . Купец средней руки зарабатывал в год от одной до трёх тысяч гульденов, и лишь единицы самых успешных предпринимателей имели доход свыше десяти тысяч гульденов . «Не смехотворно ли платить золотом за бесполезные корневища?» — спрашивал полтора века спустя Иоганн Бекман. В XXI веке тюльпан — обыденное растение и одновременно один из символов Нидерландов, но голландцы XVI—XVII веков относились к тюльпану иначе. Прихотливый и изменчивый цветок с далёкого Востока был символом новизны, непредсказуемости, он вызывал восхищение и желание обладать им . Подобное отношение зафиксировано и во французских, и в английских источниках , но лишь в Голландии редкие тюльпаны заняли в общественном сознании место высшей ценности, наравне с золотом и драгоценными камнями. При этом тюльпан, в отличие от камня, можно было размножить; он был не только сокровищем, но и доходным вложением капитала.

Для просвещённого европейца редкий тюльпан был сродни произведению искусства; он занимал уникальную нишу, будучи одновременно и даром природы ( лат. naturalia ), и делом рук человека ( artificialia ) . Круг ценителей тюльпанов и круг покровителей искусства во многом пересекались; одни и те же заказчики приобретали у одних и тех же посредников картины великих мастеров, античные статуи и редкие луковицы . Из 21 участника первого тюльпанового аукциона, о котором сохранились подробные записи (1625 год), только пятеро занимались тюльпанами профессионально, зато 14 покупателей были известны как собиратели картин . По мнению искусствоведа , это объясняется как местом тюльпана в культуре XVII века, так и высокой степенью риска, общей для рынков тюльпанов и картин . В живописи возник особый жанр «портрета тюльпана», обычного выполнявшегося водными красками на велени . Из таких «портретов» составляли альбомы и каталоги ( нидерл. tulpenboek ). Сваненбург, Юдит Лейстер , Якоб Маррель и десятки безвестных художников писали эти альбомы не столько для торговцев тюльпанами, сколько для энтузиастов-любителей: живопись обходилась им намного дешевле настоящих луковиц .

Круг людей, способных оплачивать дорогое увлечение, к 1630-м годам заметно расширился, но массовым оно не было. Со времён «Бесед Гаргудта и Вармондта» в литературе бытует ошибочное мнение о том, что в тюльпаномании участвовали толпы простолюдинов, «забросивших орудия своего труда» ради быстрой наживы . Сам Гаргудт — бывший ткач, якобы разбогатевший на удачных спекуляциях . Маккей, повторяя Бекмана, писал: «тюльпанами занимались дворяне, горожане, фермеры, мастеровые, мореплаватели, ливрейные лакеи, служанки и даже трубочисты и старьёвщики» . Исследования голландских архивов это мнение не подтверждают: в Харлеме, тюльпановой столице Европы, в тюльпаномании участвовало 285 поимённо известных людей; в Амстердаме всего 60, в Энкхёйзене 25 . Все они были люди состоятельные, искушённые в торговых делах. В их числе не было ни дворян, ни лакеев, ни легендарных трубочистов: «булочники» и «серебряных дел мастера» этого списка — владельцы преуспевающих предприятий . Не было среди них и представителей правящей олигархии : цветоводы-любители из числа олигархов, вроде Адриана Паува , предпочитали держаться в тени и в спекуляциях не участвовали. Цветоводы из среднего класса, напротив, активно пропагандировали своё увлечение и охотно скупали и продавали луковицы. Один из них, увековеченный Рембрандтом хирург , даже принял фамилию Тульп ( нидерл. Tulp , тюльпан) и украсил дом «тюльпановым» гербом собственного рисунка .

Доктор Николас Тульп (Клас Питерсзон). Фрагмент картины Рембрандта 1632 года

Список активных тюльпаноманов ( нидерл. bloemisten ) при детальном рассмотрении распадается на несколько взаимно переплетённых сетей или гнёзд . Страсть к тюльпанам обычно объединяла не просто людей одного круга, но хорошо знакомых друг другу людей — близких и дальних родственников, жителей одной улицы, прихожан одной и той же церкви . Современные авторы популярной литературы, задавая читателю риторический вопрос : «почему строгое кальвинистское общество поощряло это безрассудство?» , не учитывают, что среди поимённо известных тюльпаноманов было непропорционально много меннонитов , живших в оппозиции главенствующему кальвинизму ; известнейший амстердамский тюльпановый аукцион 1620-х годов проходил в таверне «Меннонитская женитьба» ( De Menniste Bruyloft ) . Общество в целом дробилось на тесно спаянные роды, цеха, религиозные общины, а следствием такого устройства был необычайно высокий уровень доверия внутри сетей, или кружков тюльпаноманов. Товарищеская, доверительная атмосфера таких кружков порождала в их членах ложную уверенность в собственных знаниях и умениях и одновременно подчиняла их волю слухам и чужим мнениям . Голландец мог не доверять конкурентам из другого города, но мнение соседей и собутыльников было для него высшим авторитетом .

С точки зрения историков, те, кто задаёт другой риторический вопрос — «как вышло, что рациональные и бережливые голландцы неожиданно помешались на тюльпановых спекуляциях?» — вольно или невольно приписывают людям XVII века стереотипы поведения викторианской эпохи . Голландцы 1630-х годов, полвека воевавшие с Испанией за независимость и религиозную свободу, мало походили на буржуазию XIX века. Действительно, голландцам всех классов была свойственна страсть к сбережению и накоплению богатства: даже бедные ремесленники ежегодно откладывали несколько десятков гульденов . Богатые вкладчики Амстердамского банка за пять лет, 1633—1638, увеличили объём депозитов в золоте и серебре на 60 % . Однако бережливость парадоксальным образом сочеталась с всеобщей страстью голландцев к азартным играм и с готовностью рисковать вообще . Голландское общество было молодо не только исторически, но и физически: в его демографической структуре преобладала молодёжь — дети и внуки основателей государства и многочисленных иммигрантов . Тысячи голландцев ежегодно отправлялись за море, богатейшие купцы финансировали колониальные походы и рискованные проекты осушения польдеров , в течение всей Тридцатилетней войны полуторамиллионная нация содержала стотысячную армию . К моменту вспышки тюльпаномании страна переживала двадцатилетие беспрецедентного экономического подъёма , но жизнь каждого из голландцев, как и в средние века, была под угрозой. В 1623—1625 годах Нидерланды пережили эпидемию чумы; в 1635 году чума вернулась вместе с германскими войсками. В этот год в Лейдене умерли 14 502 человека — треть населения, а в Харлеме смертность от чумы достигла пика осенью 1636 года . Совпадение эпидемии и тюльпаномании во времени не случайно : война и чума, ощущение близкой смерти приучили голландцев к риску и сняли последние моральные запреты, удерживавшие их от безрассудных спекуляций .

Торговля воздухом

Торговец и тюльпаноман. Картина-карикатура середины XVII века

Первые признаки тюльпаномании проявились в 1633 году в Западной Фрисландии , вдали от тюльпановых ферм Харлема и больших денег Амстердама . Летом 1633 года, писал хронист , цены на тюльпаны выросли настолько, что один из жителей города Хорн обменял свой каменный дом на три луковицы; вслед за тем местный фермер обменял на луковицы своё хозяйство . Стоимость недвижимости в каждой сделке составляла не менее пятисот гульденов. Ранее голландцы покупали луковицы за деньги, в 1633 году деньгами стали сами луковицы . Возможно, писал экономист Эрл Томпсон, рынок был разогрет внешним спросом: с гибелью в апреле 1632 года Иоганна Тилли в германских землях наступило временное затишье, и германские аристократы начали вновь закупать у голландцев предметы роскоши . Возможно, по мнению историка Саймона Шамы , ажиотаж разогрели садовники-селекционеры, выпустившие в 1634 году особенно много новинок . Цены на прежних фаворитов рынка снизились, а с ними снизился и порог вхождения в рынок для новых участников . Количество участников торгов быстро росло, и в течение двух лет в тюльпановом бизнесе произошли качественные изменения.

Важнейшим нововведением 1634—1635 годов был переход от сделок купли-продажи наличного товара к фьючерсной торговле . В условиях Нидерландов тюльпаны цветут в апреле-мае; в начале лета отцветшая луковица закладывает луковицы нового поколения и умирает. Молодые луковицы выкапывают в середине лета и сажают на новое место поздней осенью. Покупатель может приобрести молодые луковицы с июля по октябрь; выкапывать и пересаживать уже укоренившиеся луковицы нельзя . Чтобы обойти наложенные природой ограничения, осенью 1634 года голландские садовники начали торговать луковицами в земле — с обязательством передать выкопанные луковицы покупателю в следующее лето . В следующий сезон, осенью 1635 года , голландцы перешли от сделок с луковицами к сделкам с контрактами на луковицы. Спекулянты перепродавали друг другу расписки на поставку одних и тех же луковиц; по выражению современника, «торговцы продавали луковицы, которые им не принадлежали, покупателям, у которых не было ни денег, ни желания выращивать тюльпаны» . В условиях постоянного роста цен каждая сделка приносила продавцу расписки немалую бумажную прибыль. Реализовать эти прибыли можно было следующим летом при условии, что луковица, предмет перепродаваемого контракта, выживет и не переродится и что все участники цепи сделок выполнят свои обязательства. Отказ хотя бы одного участника от сделки обрушивал всю цепочку . Обеспечением сделок обычно служило нотариальное заверение и поручительство уважаемых граждан ( нидерл. borgen ); часто продавцы брали с покупателей задаток — иногда деньгами, иногда натурой. Главной же защитой от невыполнения сделки служила деловая этика «семей», обстановка нетерпимости к мошенничеству .

Голландцы назвали такие спекуляции морским термином windhandel , «торговлей воздухом» . Фьючерсы как таковые были голландцам хорошо знакомы: фьючерсные закупки рыбы и зерна известны с середины XVI века . В начале XVII века фьючерсы на продукты сельского хозяйства и колониальные товары прочно вошли в практику Амстердамской биржи, но всегда оставались уделом немногих крупнейших игроков . В 1609—1610 годах авантюрист Исаак ле Мэр предпринял попытку обрушить фьючерсными сделками курс акций Ост-Индской компании . После провала аферы ле Мэра государство объявило не обеспеченные наличными акциями сделки вне закона, а затем неоднократно продлевало запрет особыми указами . Неизвестно, распространялся ли этот запрет на торговлю живыми растениями, но вплоть до весны 1637 года государство в неё не вмешивалось .

Кабацкая сцена. Картина Адриана Браувера , 1620-е годы

В декабре 1634 года анналы зафиксировали другое нововведение — переход от торговли целыми луковицами к торговле асами ( нидерл. aas , мн. ч. azen ; 1 ас = около 0,05 г ) — условными единицами веса луковиц. Поначалу цветоводы использовали ценообразование в асах, чтобы получать прибыль от годового прироста луковицы (известен случай, когда ценная луковица за сезон увеличилась пятикратно, с 81 до 416 асов) . К осени 1635 года практически все сделки были привязаны к весу луковицы в асах , а затем условная единица начала самостоятельную жизнь. Появились сделки «на тысячу асов» мелкой детки, сделки с долями луковицы, выраженными в асах и тому подобные производные инструменты . Иногда тюльпановые контракты были, по существу, страховыми сделками, иногда прикрытием обычных пари (например, в сентябре 1635 года два профессиональных цветовода заключили сделку на продажу луковицы ценой в 850 гульденов с отсрочкой платежа на шесть месяцев, при условии, что за это время голландское войско сумеет отбить у испанцев крепость ) .

Летом 1636 года старую систему торговли через цветоводов и респектабельных любителей дополнили «народные» торги, привлёкшие к спекуляциям новых участников (их число, как следует из «Бесед», также было невелико ). В Харлеме, Лейдене и примерно десятке других городов были устроены «коллегии» ( нидерл. collegien ) — клубы местных тюльпаноманов; их стихийно сложившаяся организация пародировала устройство Амстердамской биржи . Вероятно, первые коллегии действовали под крышей приходских церквей ; затем тюльпаноманы прочно обосновались в трактирах и тавернах, а в пригородах Харлема и в борделях . Богатые любители в коллегиях появлялись редко; основу публики составляли местные бедняки, стремившиеся приобщиться к якобы доходной игре в компании опытных спекулянтов . Редкие, дорогие луковицы были им не по карману — в коллегиях торговали в основном заурядными, недорогими сортами ( нидерл. vodderij , буквально мусор ) . Именно вокруг них в зиму 1636—1637 годов развернулся ничем не обоснованный ажиотаж, который по мнению Питера Гарбера, Майкла Дэша и других авторов и был настоящей «манией» .

Торги требовали места, поэтому коллегии базировались лишь в крупнейших, многолюдных заведениях вроде амстердамской «Меннонитской женитьбы» или харлемской «Золотой виноградины» ( нидерл. De Gulde Druyf ) . Коллегии собирались два-три раза в неделю; в начале тюльпаномании каждая «торговая сессия» занимала час-другой, а зимой 1636—1637 годов коллегии заседали почти круглосуточно . Все действия в коллегиях сопровождались обильными возлияниями, маккеевское « безумство толпы » было следствием постоянного опьянения тюльпаноманов . Процедура торгов пародировала аукционы Амстердамской биржи . Покупатели «удостоверяли» подписанные контракты уплатой продавцам символических «денег на вино» ( нидерл. wijnkoopsgeld , не более трёх гульденов); продавцы, чтобы привлечь покупателей заведомо кабальных контрактов, могли уплачивать покупателям «премию» — своего рода откат c многократно завышенной цены. Нередко покупатели заключали сделки именно ради этой «премии», не задумываясь о последствиях . Никто в коллегиях не интересовался ни платёжеспособностью покупателей, ни способностью продавцов поставить товар: здесь велась открытая, ничем не обеспеченная и никем не регулируемая «торговля воздухом» .

Ажиотаж

Динамика индекса фьючерсных (зелёным) и опционных (красным) цен на луковицы в 1635—1637 годы по Томпсону

Все исследователи тюльпаномании отмечают скудность сохранившихся архивных данных о ценах на луковицы до начала ажиотажа 1636—1637 годов и после краха тюльпаномании. Например, из примерно 400 цен, обобщённых в работе Мориса ван дер Вина (2012), лишь 20 относятся к периоду до ноября 1636 года, и 7 — к второй половине 1637 и 1638 году . Неполнота данных допускает различные интерпретации событий, непосредственно предшествующих пику тюльпаномании, но сам этот пик документирован весьма подробно и имеет чёткие временные границы. Тюльпаномания в узком смысле началась в первую неделю ноября 1636 года и завершилась крахом в первую неделю февраля 1637 года . В течение двух предшествующих лет, с 1634 года по конец октября 1636 года, цены на луковицы росли равномерно: например, один ас сорта 'Gouda' в декабре 1634 года стоил 1,35 гульдена, в зиму 1635—1636 годов 2,1 гульдена, а в мае 1636 года подорожал до 3,75 гульденов . По расчётам экономиста Эрла Томпсона, индекс цен за два года вырос почти втрое — с 22 до 61 .

В первых числах ноября 1636 года цены упали в семь раз . По мнению Томпсона, рынок отреагировал обвалом на известия о битве при Виттштоке : с возвращением боевых действий и крестьянских восстаний в Тюрингию и западногерманские княжества голландцы потеряли доходный рынок сбыта . Немецкие аристократы срочно распродавали свои ещё не укоренившиеся луковицы, предложение редких тюльпанов в Голландии неожиданно выросло . Новый, низкий уровень цен на реальные луковицы зафиксировал фундаментальные изменения рынка ; последовавший за тем бурный рост цен на необеспеченные тюльпановые контракты был порождением чисто спекулятивной игры. Начинающие спекулянты, перепродававшие друг другу контракты, рассчитывали получить прибыль от роста цен; цветоводы и богатые любители, владевшие реальными луковицами и знавшие их реальную цену, рассчитывали заработать если не на продаже луковиц, то на отступных с незадачливых покупателей. По Томпсону, цепочки фьючерсных контрактов превратились в не связанные друг с другом опционы . Ставка отступных по таким опционам не была установлена законодательно, и покупатели тюльпановых опционов полагали, что они ничем не рискуют. Рост цен на контракты уже ничто не сдерживало.

Печатный отчёт об итогах аукциона в Алкмаре 5 февраля 1637 года

В середине ноября цены вновь взлетели. К 25 ноября они превысили октябрьский максимум, в декабре выросли вдвое. К Рождеству индекс цен почти в 18 раз превысил ноябрьский минимум и продолжал расти в течение всего января 1637 года . Бывало, что одна и та же луковица за «торговую сессию» перепродавалась десять раз, и каждая сделка приносила продавцу немалую бумажную прибыль . Только в Голландии, по оценке Майка Дэша, в торгах участвовали не менее трёх тысяч человек, а во всех Соединённых Провинциях — не менее пяти тысяч; местные коллегии спекулянтов появились в Утрехте , Гронингене и в городах севера Франции . Редкие сорта и их имитации-парагоны вздорожали настолько, что оказались недосягаемы для большинства тюльпаноманов, — тогда коллегии сосредоточились на торговле «мусорными» сортами. Фунт недорогого, распространённого сорта Switser , стоивший осенью 60 гульденов, а в декабре 125 гульденов, к началу февраля подорожал до 1500 гульденов . На рынке сложилась странная и нетерпимая ситуация: сделки с реальными, растущими в земле, луковицами, проводились по установившимся в начале ноября низким ценам, а в коллегиях спекулянты перепродавали друг другу необеспеченные контракты в двадцать раз дороже . В обществе, напуганном эпидемией чумы, воцарилась уверенность в том, что пузырь вот-вот лопнет; количество оптимистичных покупателей пошло на убыль . Первыми забили тревогу харлемские тюльпаноманы: во вторник 3 февраля в харлемской коллегии провалился очередной аукцион по продаже «мусорных» луковиц . Лишь один из участников торгов согласился на покупку, по ценам на 15—35 % ниже цен предыдущих торгов . Спекулянты растерялись, и в следующий день, 4 февраля, торговля в Харлеме прекратилась полностью . Распространение страшной новости по стране заняло несколько дней , поэтому 4 февраля торги продолжились в Гааге , 5 февраля в Алкмаре , 6 февраля в Амстердаме .

Венцом тюльпаномании стал аукцион , проведённый 5 февраля в Алкмаре , всего в двадцати милях от Харлема . На торги была выставлена коллекция луковиц, собранная умершим весной 1636 года Ваутером Винкелом — местным трактирщиком, цветоводом-любителем и чрезвычайно успешным спекулянтом . В июле 1636 года семеро детей покойного, помещённые в сиротский приют, сумели тайно выкопать драгоценные луковицы . В декабре эти луковицы, тщательно взвешенные и описанные под присмотром опекунского совета, были высажены в землю и дожидались в ней новых хозяев; в отличие от чисто спекулятивных сделок с расписками-опционами, на алкмарском аукционе продавали живой, наличный товар . Широко разрекламированные торги привлекли десятки самых опытных и богатых ценителей; не дожидаясь открытия торгов, один из них купил у сирот тюльпанов на 21 тысячу гульденов, в том числе единственную луковицу «Адмирала Энкхузена» за 5200 гульденов . На самом аукционе цены достигали 4200 гульденов за луковицу, а всего сироты выручили более 90 тысяч гульденов , что в 2010-е годы эквивалентно примерно 6 миллионам фунтов стерлингов . Итоги торгов, немедленно растиражированные в печатном памфлете, ошеломили знатоков; сенсацией стала не абсолютная сумма, но зафиксированный на торгах рост цен. Редчайший «Адмирал Лифкенс», летом стоивший 6 гульденов за ас , ушёл с молотка по цене более 17 гульденов, цены на менее ценные сорта за тот же период выросли в три раза . Через два дня после алкмарского аукциона рынки всех городов Голландии обвалились окончательно и бесповоротно; своих денег сироты так и не увидели .

Расплата

« Аллегория тюльпаномании ». Картина Брейгеля-младшего на лубочный сюжет, около 1640 года

В феврале 1637 года цены на тюльпановые контракты упали в 20 раз , что поставило покупателей контрактов на грань разорения. Платить продавцам они не хотели, а часто и не могли, но просто отказ от исполнения обязательств в тогдашних Нидерландах с их «семьями», общинами и цехами был невозможен. Неисполнение обязательства граничило с преступлением, банкротство навсегда делало голландца изгоем . Поначалу покупатели и продавцы пытались в частном порядке прийти к соглашению и расторгнуть кабальные контракты с уплатой отступных — но лишь немногие сумели разойтись мирно. Самой деятельной, хорошо организованной партией в феврале выступили профессиональные цветоводы: уже 7 февраля депутаты от провинций Голландия и Утрехт договорились о проведении съезда . Две недели спустя фермерский съезд постановил добиваться законодательного минимума отступных в 10 % для сделок, заключённых после 30 ноября 1636 года . Более ранние сделки, настаивали цветоводы, должны были остаться в силе . Большинство цветоводов подписали форвардные контракты на продажу луковиц ещё в октябре — ноябре; судьба многочисленных посредников, перепродававших друг другу эти луковицы в ноябре — феврале, их не интересовала .

Городские магистраты, в нормальных условиях следовавшие рекомендациям цехов , с решением не торопились . Чиновники, участвовавшие в спекуляциях , надеялись урегулировать конфликт к собственной выгоде, да и сам конфликт оказался беспрецедентно сложным и масштабным . В Харлеме, где страсти бушевали особенно остро, городской совет в марте вынес решение в пользу покупателей контрактов, в апреле в пользу продавцов, а затем отменил все постановления и запросил помощи у Генеральных Штатов . Неопределённость усугубила панику в среде тюльпаноманов и сыграла на руку их многочисленным противникам. По всей стране печатались и распространялись памфлеты, прокламации и карикатуры, поносившие «безумных» спекулянтов. Начался поиск виновных в катастрофе; кальвинистские агитаторы открыто заявляли о заговоре евреев , меннонитов и банкротов (в Нидерландах последние жили на положении неприкасаемых ) . Благоразумный доктор Тульп навсегда снял с фасада дома герб с изображением трёх тюльпанов . До охоты на ведьм и погромов дело не дошло: парламентарии, действовавшие по рекомендациям верховных судей, вынесли решение уже 27 апреля 1637 года . Действие всех тюльпановых контрактов, независимо от даты подписания, было временно приостановлено; верховная власть умыла руки, поручив окончательное решение городским магистратам . Регенты Амстердама решили, что контракты остаются в силе, а цветоводы и тюльпаноманы сохраняют право на судебное разбирательство; Харлем, Алкмар и все остальные города Нидерландов объявили тюльпановые контракты недействительными .

«Шутовской колпак Флоры». Популярный лубочный сюжет, благодаря которому за тюльпаноманами закрепилось прозвище «колпачники» ( нидерл. kappisten ). Флора, покровительница проституток, изображена в образе блудницы на осле

Простое решение, заставившее кредиторов и должников разбираться друг с другом в частном порядке, усугубило кризис доверия и навсегда разрушило доверительную атмосферу голландских общин . Конфликты, вытолкнутые из правовой сферы на уровень семейных споров, тлели ещё несколько лет: кредиторы преследовали должников, а должники отказывались платить и более не считали такой отказ чем-то чрезвычайным . Нетерпимость «нулевого варианта» первыми осознали в Харлеме: в январе 1638 года здесь заработал первый в Нидерландах третейский суд по цветочным спорам ( нидерл. Commissarien van de Bloemen Sacken , сокращённо CBS); вскоре аналогичные посреднические институты возникли и в других городах . Главной задачей четырёх посредников CBS было не установление истины, но примирение горожан через принуждение их к переговорам . В мае 1638 года в Харлеме выработали типовой рецепт урегулирования спора: если продавец настаивал на возвращении долга, должник-покупатель освобождался от любых обязательств после уплаты продавцу 3,5 % от цены контракта . Эти условия были не выгодны ни цветоводам, ни должникам-тюльпаноманам; спорщикам было проще разойтись миром, чем добиваться формального вердикта CBS . Действуя по этой схеме, харлемские посредники урегулировали все конфликты в своём городе к январю 1639 года . Тюльпаномания официально завершилась, по крайней мере в Харлеме. В Гааге и Амстердаме кредиторы преследовали должников-тюльпаноманов и в 1640-е годы . Экономист , исследовавший платёжный баланс Нидерландов, считал, что конец тюльпаномании наступил в 1648 году, с заключением Вестфальского мира . По условиям договора Нидерланды прекратили свободную чеканку монеты, приток серебра в страну сократился, и только тогда голландцам пришлось затянуть пояса и отказаться от дорогостоящих увлечений .

С подачи Маккея в популярной и экономической литературе установилось мнение, что большинство тюльпаноманов разорилось, а «коммерция страны находилась в состоянии глубокого шока, от которого она оправилась лишь много лет спустя» . В XXI веке это мнение поддерживает влиятельный экономист Бёртон Малкиел : «эта безумная история закончилась тем, что шок от взлёта и падения [цен на тюльпаны] привёл Голландию к продолжительной депрессии , которая не пощадила никого» . В действительности никакого экономического кризиса , «шока» или хотя бы мягкой рецессии не произошло; «золотое двадцатилетие» продолжилось . В тюльпановом промысле были задействованы ничтожно малые ресурсы общества, поэтому даже полная гибель голландского цветоводства и разорение всех тюльпаноманов не подорвали бы экономического роста . Этого не произошло, никаких свидетельств массового разорения из-за тюльпанов в архивах не сохранилось. В Амстердаме число личных банкротств в 1637 году по сравнению с 1635 годом удвоилось (Дуглас Френч считает, что эти банкротства были вызваны именно тюльпаноманией ), но из сотен поимённо известных банкротов тюльпанами спекулировали лишь два или три человека, и вряд ли именно тюльпаны привели их к разорению . Напротив, из поземельных книг известно, что десятки видных тюльпаноманов в 1637—1638 годы скупали недвижимость и явно не испытывали проблем с наличностью . Предание называет самым знаменитым «банкротом тюльпаномании» художника Яна ван Гойена , имевшего несчастье купить тюльпановый контракт 4 февраля 1637 года — но на самом деле ван Гойен разорился не на тюльпанах, а на земельных спекуляциях .

Отдалённые последствия

Поля тюльпанов и ветряная мельница в Рейнсбурге . Картина Клода Моне , 1886. Музей Винсента Ван Гога , Амстердам

Рынок редких тюльпанов оправился от катастрофы за два года; уже летом 1637 года цены реальных сделок приблизились к тысяче гульденов за луковицу . Вероятно, затем цены продолжили плавное снижение. Скудные данные начала 1640-х годов свидетельствуют, что к этому времени цены на редкие тюльпаны были примерно в шесть раз ниже цен 1636—1637 годов и составляли одну-две сотни гульденов за луковицу , а за луковицу Semper Augustus просили 1200 гульденов . Вслед за снижением цен и прибылей плавно сократилось и число тюльпановых хозяйств. К середине XVII века весь тюльпановый промысел Голландии был сосредоточен внутри городской черты Харлема; около дюжины выживших хозяйств делили национальный рынок и контролировали экспорт тюльпанов вплоть до начала наполеоновских войн . Голландское цветоводство XVIII века служило образцом для французов и англичан; опытный шотландец называл стажировку в Голландии лучшим залогом успеха в цветоводстве . Память об ажиотаже 1636—1637 годов стала лучшей рекламой харлемских цветоводов и помогла им удержать лидерство в выращивании и селекции тюльпанов, что было верным на момент публикаций начала XXI века .

В XIX веке городские хозяйства более не справлялись с растущим спросом, и харлемцы заложили на осушенных польдерах Харлеммермера первые тюльпановые поля, вскоре ставшие одним из символов Голландии . Когда и эти земли были полностью заняты, харлемские фирмы основали плантации в Хиллегоме и Лиссе . Традиционное земледелие Голландии страдало от низких мировых цен на зерно, и фермеры охотно переходили на не подверженное кризисам цветоводство . К концу XIX века коммерческие тюльпановые поля занимали 2500 гектаров и приносили 7,5 млн гульденов экспортной выручки . В XX веке земли традиционного «луковичного пояса» ( нидерл. Bollenstreek ) Южной Голландии были исчерпаны, и производство тюльпанов распространилось в Северную Голландию . В XXI веке крупнейшие тюльпановые поля Нидерландов сосредоточены в Северной Голландии и Фрисландии , расширяется производство в провинции Флеволанд . В стране действуют более полутора тысяч крупных цветочных хозяйств, которые ежегодно производят более четырёх миллиардов луковиц тюльпанов и контролируют 92 % мировой торговли ими .

Сад реликтовых тюльпанов Hortus Bulborum — одно из немногих мест, где культивируются сорта селекции XVII-XVIII веков

«Герои» тюльпаномании, редкие пестролепестные сорта, давным-давно вымерли . Из всех пёстрых сортов, котировавшихся в 1637 году, до наших дней дожил лишь 'Zommerschoon' . Легендарный 'Semper Augustus' к 1665 году вышел из моды не только в Голландии, но даже в Англии . Через сто лет после тюльпаномании за десять луковиц 'Semper Augustus' давали один гульден; в середине XVIII века упоминания о сорте навсегда прекратились . На смену старым фаворитам пришли новые пестролепестные сорта, стоившие до четырёхсот гульденов за луковицу, а затем и они вышли из моды, подешевели и пали жертвой вируса . После Второй мировой войны пестролепестные тюльпаны — рассадники заболевания — были изгнаны из коммерческих хозяйств; к 2013 году в реестре сортов Королевской ассоциации не осталось ни одного « рембрандта » . Пестролепестность культивируемых в XXI веке сортов обусловлена не вирусом, а искусственно вызванными мутациями .

Цветочные «мании» время от времени вспыхивали и в XVIII, и даже в XX веке. В 1703 году с приходом к власти Ахмеда III в Османской империи начался « век тюльпанов » — двадцатисемилетний период «просвещённого», ничем не прикрытого гедонизма . Новый султан, сам знаток и любитель тюльпанов, породил в стамбульском обществе новую волну тюльпаномании. Открытой спекуляции Ахмед, хорошо знавший о событиях в Голландии, не допустил: вначале он ограничил число цветоводов, имевших право на торговлю луковицами в Стамбуле , затем ограничил цены на луковицы и запретил торговлю тюльпанами в провинциях . После низложения Ахмеда в 1730 году увлечение быстро сошло на нет, множество сортов селекции начала XVIII века погибло в запустении . Примерно в те же годы «мания» вернулась в Нидерланды: здесь началась гиацинтовая лихорадка . Голландцы, до того равнодушные к махровым гиацинтам, неожиданно увлеклись ими. В 1720-х годах цены на новые сорта гиацинтов росли стабильно, но медленно . В 1730-х годах начался ажиотажный спрос, удовлетворить который цветоводы не могли (гиацинт растёт и размножается намного медленнее тюльпана) . Ровно через сто лет после тюльпаномании, в 1736—1737 годах, цены на гиацинты достигли максимума в тысячу гульденов за луковицу , а затем рухнули. К 1739 году цены на редкие гиацинты упали в 10—20 раз . Никакие фьючерсы и опционы на этот раз не использовались, да и общее количество гиацинтовых спекулянтов было невелико, поэтому обвал рынка в 1737 году прошёл без последствий, а саму лихорадку 1736—1737 годов быстро забыли .

Ещё одно столетие спустя, в 1838 году, во Франции началась георгиновая лихорадка; на пике ажиотажа «клумба» (условная единица мелкооптовой торговли) клубней георгин стоила до семидесяти тысяч франков . В 1912 году в Нидерландах начался недолгий ажиотаж вокруг новейших сортов гладиолусов , прервавшийся с началом Первой мировой войны . Последняя по времени цветочная «мания» произошла в 1980-х годах в Китае вокруг ликориса лучистого , или паучьей лилии — распространённого декоративного растения, широко культивировавшегося в Маньчжурии и во времена империи , и при коммунистах . К 1982 году луковицы редких, новейших сортов стоили до ста юаней (около 20 долларов США ); в 1985 году цены достигли максимума в 200 тысяч юаней за луковицу, что составляло примерно триста годовых зарплат квалифицированного работника в КНР . Летом 1985 года чёрный рынок луковиц обвалился, цены упали примерно в сто раз .

Легенда о тюльпаномании

Титульный лист «Первой беседы Вармондта и Гаргудта». Издание 1734 года, выпущенное в разгар гиацинтовой лихорадки

В феврале или марте 1637 года харлемский издатель Адриан Роман выпустил в свет памфлет « » ( нидерл. Samenspraeck tusschen Waermondt ende Gaergoedt ); в марте или апреле и в мае 1637 года за первой «Беседой» последовали вторая и третья . «Беседы» — единственное историческое свидетельство, подробно описывающее устройство коллегий, «технологию» спекуляций и развитие событий после февральского краха . Именно к ним восходят все исследования тюльпаномании, от хроники Леве ван Айтземы до работ XXI века . Документов XVII века о выращивании тюльпанов и торговле ими сохранилось достаточно много, но почти все либо не имеют к тюльпаномании прямого отношения, либо никак не подтверждают её. Только рукописных, иллюстрированных от руки сохранилось около полусотни, однако цены указаны лишь в нескольких из них, насколько они реальны или завышены — неизвестно. Та же неопределённость сопутствует и другим документам, зафиксировавшим цены на редкие луковицы — купчим, отчётам аукционов, судебным и наследственным делам, которые были введены в научный оборот Ван Даммом в 1899—1903 годы и и в межвоенный период . По мнению историков XXI века, «Беседы» излагают факты достоверно и точно , но безусловно предвзяты. Это не пособие по биржевой игре, а открытая проповедь против игры . Некритическое отношение позднейших авторов к полемическому настрою Романа способствовало тому, что в литературе и народном предании закрепилась фактически неверная легенда о тюльпаномании.

Уже к середине XVII века предание о крахе 1637 года стало мифом и обросло небылицами . В 1660-х годах Айтзема воспроизвёл критическое изложение Романа в своей шеститомной хронике, в 1670-е годы собственное критическое описание тюльпаномании, также восходящее к «Беседам», опубликовал — сын голландца, потерявшего состояние на тюльпановых спекуляциях . В 1797 году вышло в свет, а затем неоднократно переиздавалось повествование Иоганна Бекмана — компиляция «Бесед» и многочисленных исторических анекдотов XVII—XVIII веков . Именно Бекман, ссылаясь на рассказ , «ввёл в оборот» неправдоподобную историю о матросе, который съел драгоценную луковицу, приняв её за обычный лук . Аргумент Бекмана о том, что ни один человек в здравом уме никогда не согласится платить сотни и тысячи золотых за «бесполезные корневища», надолго определил восприятие тюльпаномании как «мании» — иррационального массового помешательства, завершившегося разорительным кризисом . В 1841 году бекмановскую трактовку событий окончательно закрепили « Наиболее распространённые заблуждения и безумства толпы » Чарльза Маккея — перелицованный текст Бекмана , дополненный «новыми» анекдотами .

« Тюльпановое безумие ». Картина Жана-Леона Жерома (1882). Волей художника на фоне силуэта мирного Харлема развернулись «боевые действия»: солдаты вытаптывают поля тюльпанов-бридеров, чтобы остановить падение рынка

В годы Великой депрессии полузабытая было книга Маккея стала вновь популярна в США благодаря деятельности Бернарда Баруха . В предисловии к переизданию 1932 года Барух писал, что именно маккеевское описание тюльпаномании помогло ему спасти своё состояние: он успел уйти с фондового рынка до краха 1929 года . В 1930-е годы маккеевский миф прочно вошёл в обиход политиков и журналистов; с тех пор в англоязычном мире ни одно большое или малое экономическое потрясение не обходится без упоминания тюльпаномании . «Подробные описания» тюльпаномании в популярной литературе приняли преувеличенный, неправдоподобный даже в сравнении с книгой Маккея вид: например, в 1997 году обозреватель всерьёз утверждал, что «к 1630 году некогда бурлившая, деловая, всемирно знаменитая голландская экономика полностью зависела от тюльпанов… каждый свободный квадратный дюйм земли был отдан их возделыванию…» .

Историки и краеведы межвоенного периода — Постумус, Крелаге, — во многом оставались в плену канонической версии событий и воспроизводили стереотипные образы «мании» и «кризиса» , однако в серьёзных экономических работах первой половины XX века маккеевский миф почти не использовался .

Положение изменилось в 1957 году , когда Пол Самуэльсон вновь ввёл в лексикон экономистов маккеевскую трактовку тюльпаномании и собственное понятие «феномена тюльпаномании» ( англ. the tulip-mania phenomenon ) — состояния рынка, при котором цены и издержки продавцов могут расти неопределённо долго и рухнуть в любой, никому не известный момент времени . В 1960-е годы благодаря Самуэльсону и его ученикам Джозефу Стиглицу и тюльпаномания надолго закрепилась в языке академической экономики — вначале как метафора экономической , а затем как полноценный экономический термин . В первом издании « Нового экономического словаря Палгрейв » (1987) один из авторов теории солнечных пятен Гильермо Кальво определил тюльпаноманию как «состояние [рынка], при котором поведение цен на определённые товары не может быть исчерпывающе объяснено фундаментальными экономическими факторами» (в экономике XXI века эта формула — одно из определений финансового пузыря) . Впрочем, такой подход был отнюдь не всеобщим: в том же 1987 году Чарльз Киндлбергер в своей «Финансовой истории Западной Европы» фактически исключил тюльпаноманию из списка исторических финансовых кризисов. Киндлбергер полагал, что всякому спекулятивному кризису обязательно предшествует аномальное расширение денежной массы, а в XVII веке, в отсутствие банковской системы , оно было невозможно . Критик Киндлбергера, либертарианец Дуглас Френч считает, что денежная масса Нидерландов быстро расширялась и без банковского кредита, за счёт доходов в золоте и серебре от колониальной торговли и пиратства . Тюльпаномания, по Френчу, была побочным детищем экономической политики Соединённых Провинций , всемерно поощрявших приток богатства в страну .

Новейшие исследования

Тюльпановое поле. Картина , 1915

Ревизия маккеевского мифа началась в 1989 году с выходом в чикагском статьи . Исследовав доступные Бекману и Маккею источники, Гарбер пришёл к выводу, что каноническое описание тюльпаномании — не более чем легенда, порождённая пропагандой XVII века . Движущей силой этой пропаганды был не религиозный фанатизм, но стремление голландской деловой элиты перекрыть поток инвестиций в теневые и спекулятивные секторы экономики . Эмоциональное возмущение заоблачными ценами на «бесполезные корневища», считал Гарбер, не должно подменять научный фундаментальный анализ рынков XVII века, а таким анализом его предшественники пренебрегали . Обобщив архивные сведения о ценах на тюльпаны, Гарбер утверждал, что всплеск цен на редкие сорта в 1630-е годы не был иррациональной аномалией . Ненормальным был лишь пьяный угар непрофессиональных спекулянтов «мусорным товаром» в коллегиях (в последующих работах Гарбер особо подчёркивал иррациональный характер и принижал значение этой фазы тюльпаномании ). На рынке же редких тюльпанов цены отражали фундаментальные ожидания компетентных продавцов и покупателей и следовали привычной, нормальной модели жизненного цикла нового товара . Тюльпаномания, по Гарберу, не была ни «манией», ни «пузырём», ни «кризисом»; она не оказала влияния на развитие страны и не могла это сделать .

Посылки, методы и выводы Гарбера немедленно подверглись жёсткой критике коллег-экономистов . С точки зрения самых непримиримых критиков, заоблачные цены на тюльпаны XVII века вообще не имели никакого разумного объяснения. полностью отказала Гарберу в доверии из-за его якобы слепого, предвзятого следования академическим теориям рациональных ожиданий . Менее жёстко и более аргументированно аналогичную позицию обосновал . Киндлбергер, анализируя Гарбера и Ченслера, склонился к мнению последнего . Бёртон Малкиел , признав спустя десятилетие «некоторые достоинства» работ Гарбера, причислил его к «толпе историков, придумавших себе работу — переписывание истории» . Гарберовскую трактовку аукционов в коллегиях как «бестолковой и пьяной зимней забавы» не разделял даже безусловный сторонник Гарбера . Морис ван дер Вин и другие экономисты, детально изучившие архивные материалы, оспорили качественные выводы Гарбера о «нормальном» снижении цен в 1637 году; по мнению этих авторов, в феврале 1637 года на рынке произошёл настоящий крах . согласился с исторической частью работы Гарбера, но обвинил его в выборочном использовании «удобных» цифр . По мнению Пуатраса даже неполный набор данных, которыми оперировал Гарбер, доказывает аномальный характер роста и падения цен на все, не только «мусорные», луковицы. Наличных данных о ценах недостаточно, чтобы утверждать о полноценном финансовом пузыре («мании»), но их недостаточно и для доказательства обратного . К 2010 году, по мнению составителей Принстоновской экономической энциклопедии, выводы Гарбера об эффективном функционировании рынка тюльпанов стали стандартом, а затем устарели: в науке возобладала школа поведенческой экономики , отрицающая саму возможность эффективного ценообразования . Однозначно положительно научное сообщество приняло лишь критический разбор Гарбером «Заблуждений и безумств толпы» и «Бесед Гаргудта и Вармондта».

Тюльпановое поле. Северная Голландия, фото 2014 года

В 2006 году калифорнийский экономист (1938—2010) предложил альтернативное объяснение тюльпаномании. По Томпсону, катализатором тюльпаномании стали внешнеполитические факторы, а главной причиной роста цен зимой 1636—1637 годов стало неявное изменение правил игры на рынке — переход от обычных форвардных сделок к безрисковым (как полагали тюльпаноманы) опционам. Главный вывод Томпсона совпал с мнением Гарбера: тюльпаномания — «замечательный пример эффективного рыночного ценообразования, при котором цены на опционы примерно совпадали с ожиданиями осведомлёных продавцов» . Работа Томпсона также подверглась жёсткой критике с разных сторон. Морис ван дер Вин, самостоятельно исследовав те же данные о ценах, что и Томпсон, заявил о принципиальной невозможности составления надёжных индексов цен; разрозненные доступные данные, по ван дер Вину, качественно свидетельствуют о полноценном иррациональном пузыре . Экономист- неолиберал счёл ошибочной трактовку Томпсоном военной истории: по Делонгу, возобновление Тридцатилетней войны было выгодно для голландцев и потому не могло вызвать обвала цен, пусть и кратковременного . Не верна, по мнению Делонга, и оценка Томпсоном реакции тюльпаноманов на ожидавшиеся изменения в законе и судебной практике, как следствие — рассуждения Томпсона о фьючерсах и опционах основаны на ложных посылках . Никакого фундаментального изменения стоимости луковиц в 1636—1637 годы не произошло; никаких сигналов, которые могли бы быть восприняты как свидетельство такого изменения, тюльпаноманы не получали . Тюльпаномания, по Делонгу, — ничем не обоснованный, спекулятивный пузырь .

В исторической науке пересмотр маккеевской легенды закрепила вышедшая в 2007 году «Тюльпаномания» , основанная на массе новых архивных материалов . Голдгар не только изложила последовательность событий, очищенную от позднейших искажений, но и попыталась прояснить место цветоводства в жизни голландцев XVII века и причины того, что столь незначительное с точки зрения экономистов-ревизионистов явление оставило о себе столь долгую и неверную память . Главный мотив и вывод книги — тюльпаномания была острым, неожиданным для современников потрясением этических основ общества. Её крах не нанёс прямого ущерба экономике страны, но навсегда изменил деловой климат Голландии . Благодаря работам Гарбера, Голдгар и других исследователей, критическое отношение к текстам Бекмана и Маккея возобладало в исторической науке и постепенно проникло в экономическую литературу, но пока не вытеснило маккеевскую легенду из профессионального языка. Тюльпаномания по-прежнему упоминается и как символ экономического кризиса, и как пример «заблуждений и безумств толпы», в том числе — финансистами высшего ранга. Например, бывший председатель центрального банка Нидерландов , выступая с осуждением криптовалют в 2013 году, сказал, что « биткойны хуже тюльпаномании. Тогда, по крайней мере, вы получали за свои деньги тюльпаны…» .

Комментарии

Примечания

Литература

Ссылки

• (недоступная ссылка) из собрания библиотеки Вагенинского университета
• (1637) из собрания библиотеки Вагенинского университета . Единственный из примерно пятидесяти сохранившихся рукописных каталогов 1636—1637 годов, в котором зафиксированы цены на луковицы.
• (1630-е годы) из собрания
• Полная оцифрованная копия чёрно-белого, не раскрашенного, Hortus Eystettensis (второе издание, 1615): ,